При дневном свете обнаружилось еще одно: перед нами и между зданиями без всякого прикрытия лежал и стоял взвод. И ничто не могло заставить их искать укрытия в ущерб хорошей видимости. Многие стояли так, чтобы удобнее было вести огонь из их карабинов, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули. Один занял позицию для стрельбы в проеме окна, другой устроился с винтовкой с оптическим прицелом на крыше, кто-то присел на колено перед стулом, которым пользовался для упора при стрельбе, пулеметчики оборудовали позиции на углах зданий и маленьких домиков. Все стреляли и стреляли с одной мыслью: русские не должны прорваться, иначе – конец. Парни демонстрировали примеры истиной храбрости.
В 8.00 я вспомнил о практике, которая так хорошо зарекомендовала себя в прошлом. Я приказал прекратить огонь и, убедившись, что с нашей стороны не стреляет ни один ствол, крикнул русским во всю силу своих легких: «Руки вверх!» – «Поднять руки! Сдавайтесь!» И одна за другой вверх потянулись руки. Когда они образовали целый лес, я направился в сторону русских со своими подчиненными, вооруженными карабинами, приказав, однако, пулеметчикам смотреть в оба и сразу же стрелять, если со стороны противника раздастся хотя бы один выстрел.
Пленных согнали в одно из зданий, но их было не так много, как мы ожидали. Когда мы вернулись, чтобы узнать причину, то поняли: многие из них погибли на месте. Все были убиты выстрелами в голову. Мои солдаты хорошо стреляют, им достаточно лишь указать куда. Тела некоторых все еще тлели после попадания в них ракет «Вери». Мы начали считать: пятьдесят пленных и сто пятьдесят трупов только перед моим взводом. Грандиозный успех!
Во второй половине дня на расстояние менее 4 км от города подошел железнодорожный состав с танками противника, которые полчаса вели по нас огонь с места, прежде чем снова тронуться в путь и исчезнуть. Его было хорошо видно с позиций 1-го взвода. Я просто не понимаю, чем занимается наша авиация, почему они ничего не делают. Русские постоянно подтягивают резервы; они разгружаются прямо перед нашим носом, их саперы ремонтируют разрушенные мосты вдоль железной дороги, они атакуют нас целыми толпами, и, возможно, не только здесь. И мы ничего не можем с ними поделать. Если так пойдет и дальше, они задавят нас одним только своим численным превосходством.[94]
Пятница, 19 декабря 1941 г
Нашим людям капут. Приходится это сказать. И знаешь почему: один час на улице, один час в избушке, дозоры, караульная служба, прослушка, наблюдение, пулеметные позиции – одно за другим. Неудивительно, что некоторые ломаются. Такое происходит с 28 ноября, с момента нашего выхода из Беседино. Если только представить себе, что это значит: неделя за неделей, когда час сна чередуется с часом службы!
Воскресенье, 21 декабря 1941 г
В 4.00 я привел в Красную Поляну несколько машин из тех, что были брошены. Не могу точно сказать, как я там оказался, я мог бы точно так же оказаться в лапах у русских, как это едва не случилось с колонной артиллерии, которая собиралась отступить и которую я мог бы остановить, когда они проезжали в сторону железнодорожной станции Мармыжи.
Снег шел уже несколько дней, и дороги совсем не было видно. Кроме того, прошлой ночью стоял такой туман, что ничего не было видно за пять метров от тебя. Осветительные ракеты совсем не помогали, потому что давали лишь слабый бледно-молочный свет.
Я вел машину очень медленно, чувствуя себя очень одиноко. Не было даже видно ни заминированного леса, ни селения Расховец. Я просто старался выехать к железной дороге, поэтому резко свернул налево, на запад. И, переехав через реку Тим, увидел, что все верно. Пересчитав машины, я увидел, что их пять. Из сорока!
Измотанные и побитые, мы искали дом, где могли бы остановиться. Для нашего взвода мы нашли два маленьких домика. В том, что достался нам, умирал от голода какой-то старик. Я оставил машины на дороге, установив на них указатели, чтобы остальные знали, где мы. Утром одна за другой к нам подходили другие наши машины, пока к полудню не собрались все.
Понедельник, 22 декабря 1941 г
Должен ли я рассказывать тебе, как мы ждали этого дня? Когда наконец мы сможем сбежать из этой тюрьмы и найти дома, где достаточно места, где можно протопить печи, чтобы согреться. Мы проклинали эту войну – да, эту войну – всеми проклятьями, которые только способен придумать изобретательный солдатский мозг. И во всех этих ругательствах и проклятьях, в этом холоде, в товариществе (возникающем в подобные ночи) в великую песнь о немецком солдате была вписана новая славная страница.[95]
В каждом моменте, каждом жесте, в которых вновь было продемонстрировано нерушимое германское воинское братство, – лишь доля секунды, за которую каждый мог убедиться, что с такими солдатами нас просто невозможно победить.
Одно лишь слово, прорвавшееся сквозь рассвет, отразившееся через холод декабрьской ночи, заставило этих чудесных солдат пробудиться, очнуться из поз, в которых они, будто мешки, пролежали всю вчерашнюю ночь. И несмотря на вчерашние проклятья и ругань, несмотря на смертельную усталость, несмотря ни на что, они сражались, как настоящие львы.
«Тревога!»
Достаточно услышать это слово! Будто укушенный тарантулом, один хватал оружие, другой – боеприпасы, третий – свою амуницию. И все рвутся вон из дома, чтобы остановить атаку врага. Вот они идут на нас в 800 м.
Взлетают осветительные ракеты, освещая пейзаж вокруг, и при их свете наши солдаты занимают свои позиции (назначенные для каждого заранее); но, поскольку каждый подозревает о том, что происходит, не раздается ни одного выстрела. До нас все более различимо доносятся слова: «Не стреляйте! Это мы!»
Это 8-я рота, отходящая перед наступающими со стороны деревни Теплое русскими полками, угрожающими ее уничтожением. Наши товарищи рассказали нам, что весь горизонт черен от русских, которые волна за волной идут один за другим.
Постепенно положение становилось серьезным, кое-кто начинал нервничать. Приказ всем до последнего человека занять позиции. Как раз в тот момент, когда во 2-м взводе раздавали продукты, в дом ударил снаряд танковой пушки; еще один снаряд разорвался рядом. Результат: наши потери девятнадцать человек, в том числе шестеро убитых. Ужасно. Я иду со 2-м взводом, сейчас практически прекратившим свое существование, на позиции, а затем отправился в 3-й. Пока не видно ни одного русского, но за деревьями я заметил три хорошо замаскированных русских танка. Посмотрев туда еще раз в бинокль, я убедился, что прав.
Я тут же проинформировал об этом расчет развернутой рядом 37-мм противотанковой пушки, и они тут же сменили позицию. Но в тот же момент танк рванул в нашу сторону, поперек улицы, через низину. Вот он появился как раз перед нашими позициями, миновал их и идет дальше. Противотанковая пушка выстрелила в него – рикошет! Это один из вызывающих ужас танков Кристи.[96] Наш командир, спасая жизнь, бежит от танка, он всего в нескольких метрах от машины. Танк стреляет в него, промахивается, с грохотом едет мимо. Затем танк сворачивает налево и начинает ездить туда-сюда вокруг домов, за углами которых прячутся наши солдаты.
