В дверь снова стучат, отвлекая меня от размышлений. На этот раз на пороге стоит коренастый мужчина, похожий на дальнобойщика или повара в закусочной. Откашлявшись, он спрашивает неуверенным басом:
– Массаж?
Откуда-то раздается смех. Из последовавшего за этим разговора я узнаю, что в массажном салоне на нижнем этаже прошел сенсационный слух о том, что наверху поселился иностранец, который заказывал массаж, но ни в коем случае не хочет, чтобы к нему прикасалась женщина!
Отважного мужчину послали сюда, чтобы он выяснил, что к чему, а за ним увязалась вереница веселых девушек, чтобы посмотреть на спектакль. Одна из них похожа на Джули, у нее гладкая золотистая кожа и черные глубокие глаза. И,честно говоря, мне хотелось бы сказать: «Выбираю ее».
Однако я извиняюсь за недоразумение и возвращаюсь в комнату, а за дверью доносятся смеющиеся голоса, удаляющиеся по коридору. Я падаю на кровать и беру телефон. Ответ Ке-э печатается сам собой: «Приду, но мне нужно успеть кое-что сделать до этого!»
В этих краях города расположены близко друг к другу. Между Цюйво и Хума всего один день пути, так же, как между Хума и следующим маленьким городком под названием Синьцзян. Я подхожу к мосту, перед которым расположен рынок, любуюсь пестротой ковров и столов, на которых разложены на продажу разнообразные вещи: от офисных стульев до бюстгальтеров, от плюшевых игрушек до пластиковых цветов, – здесь можно купить все. Повсюду снуют тепло укутанные люди и кричат во все стороны о своих низких ценах. Пахнет жареным тофу.
И вот я уже в центре толчеи. С упорством ледокола на Северном море я протискиваюсь сквозь плотные волны людей. Бабушки и дедушки напирают на меня со всех сторон, а маленькие дети путаются под ногами.
Невольно я останавливаюсь, потому что ко мне в руки попал чудесный предмет: ярко-красный, круглый, размером с велосипедную шину. На упаковке написано, что он состоит из ровно тысячи фейерверков: «НЯНЬ НЯНЬ ГОНГ, ЭКСКЛЮЗИВНЫЙ СУПЕРФЕЙЕРВЕРК!»
Некоторое время я размышляю, как это сокровище вообще попало ко мне в руки. Потом начинаю соображать, смогу ли я закрепить его на своем рюкзаке, а когда продавец звонко смеется, я краснею от смущения:
– Ты действительно хочешь тащить его на себе?
И голос разума вторит с помощью какой-то дамы:
– До Нового года еще почти две недели, мальчик! Ты сможешь купить фейерверк и чуть позже!
И, конечно, они правы. Я нерешительно и неохотно кладу свое сокровище обратно на прилавок, и люди помирают от смеха, когда я на прощание грустно провожу по нему рукой.
«Все равно, что там будет в Юньчэн, но стрельба будет точно!» – торжественно обещаю я себе.
Но когда я выхожу с рынка и поднимаюсь на мост, я забываю обо всем, потому что передо мной на другой стороне реки раскинулся город Синьцзян, и он прекраснее всех остальных китайских городов, которые мне доводилось видеть.
Во всех тех городах в глаза сразу бросается некоторый хаос: жилые многоэтажки и офисные здания теснятся друг напротив друга. Нужно приложить немерено усилий, чтобы не заблудиться в гротескно широких улицах, пешеходных мостах и путепроводах. Да еще с удивлением замечаешь, что люди здесь предпочитают красить окна в зеленый и голубой цвета. Здесь трудно найти старые здания, храмы, ворота и башни императорских времен. Требуется время, чтобы привыкнуть к строительному шуму, который звучит как ревущий, тарахтящий, топочущий и скрипящий саундтрек.
А здесь все по-другому. С моста перед городком Синьцзян виден изящный изгиб реки вокруг холма, на котором раскинуты постройки: традиционные домики с изогнутыми крышами, узкие башни пагод и церквей, а также современные широкие дома казарменного типа, блестящие телевизионные вышки, трубы заводов, и среди всего этого снуют машины, велосипеды и пешеходы.
Я иду за человеком с вытянутом полиэтиленовым пакетом за плечами. Он переходит через мост и идет вниз по магистрали, потом я теряю его из виду в толпе и вдруг обнаруживаю, что оказался уже в центре города.
На следующий день я стараюсь посетить все достопримечательности Синьцзяна. Сначала я нахожу пагоду Лунсин, лестничные пролеты которой такие узкие, что я несколько раз чуть не застреваю на них. Поднявшись наверх, на площадку, лицом к лицу сталкиваюсь с юношей и девушкой лет по восемнадцать. И хотя они вежливо улыбаются и очень вежливо приветствуют меня, я прекрасно понимаю, кто тут лишний. К тому же площадка не намного больше душевой кабины.
Я быстро фотографирую с любовью нацарапанные и выведенные надписи на стене (XY + YZ = сердечко), протискиваюсь обратно на лестницу и оставляю парочку наедине в их гнездышке: целых тринадцать этажей и тринадцать веков над пылью города и заботами будней.
Псевдоготический собор закрыт. Я заговариваю с дамой, подметающей снег на площади перед фасадом. Она уверенно сообщает мне, что эта церковь стоит тут уже больше тысячи лет, при этом смеется, как веселый тюлень. Я высказываю сомнения, но она радостно хихикает и утверждает, что девятьсот лет точно. Пару минут мы пререкаемся, потом решаем разбудить пастора и попросить его прояснить нам этот вопрос. Старик довольно помятого вида недовольно открывает дверь и бурчит спросонья:
– Тысяча девятьсот тридцать седьмой. Построен голландцами.
Мы с Тюленем весело хохочем.
Посмотрел я еще несколько башен, склеп, старую сцену театра и садовую архитектуру, потом совсем устал и поплелся обратно в гостиницу.
Звонит телефон. Это Джули. Она весело рассказывает что-то про университет в Мюнхене, а я делюсь с ней впечатлениями от похорон в Динцунь, а потом говорю, что решил разузнать, что за мистическое место я увидел на карте:
– Иначе я слишком долго пробуду у знакомого в Юньчэн, – завершаю я почти чистосердечным признанием.
Покинув Синьцзян, я совершаю стратегическую ошибку, послушав кого-то слишком умного, который посоветовал идти до следующего города по рельсам, потому что, мол, эта дорога короче. Я послушался, и теперь мне предстоит все двадцать пять километров горько сожалеть об этом.
Самое ужасное в рельсах – это расстояние между деревянными шпалами. Оно такое узкое, что приходится семенить, когда идешь по ним, и они слишком далеко друг от друга, чтобы шагать через одну. Разозлившись, я пробую идти по гравию около рельсов, но от этого у меня начинают болеть суставы. Каждые тридцать минут мимо с грохотом проносится поезд, и я вынужден спрыгивать с рельсов и внушать самому себе, что совершенно не завидую людям, которые в уютных купе пролетают мимо меня, как путешественники во времени.
Следующая проблема – это еда. По собственной глупости я взял с собой очень мало, а железная дорога почти все время проходит по эстакаде. Так что мне пришлось уже пройти не один поселок, наслаждаясь ворчанием своего желудка и не имея никакой возможности спуститься и добыть себе провизию. Во время привала я откопал в рюкзаке молоко с ароматом грецкого ореха и два маффина, но они исчезли у меня в желудке, почти не оставив следа, как падающая звезда.
