Однажды я услышал восторженные вопли с морского берега, побежал туда и увидел гигантского ската, которого кто-то умудрился поймать в сеть. Он, конечно, был уже мертв, продырявленный в сотне мест пулями новичков, которые были только рады хотя бы таким образом использовать свое оружие в деле.
Затем мы провели ночь в ожидании погрузки на судно. В тот день нам доставили рождественские подарки из дома. Мы не могли взять их с собой на борт — разрешались только личные вещи и оружие. Хохотун и я уже попросили лейтенанта Плюща пронести на борт оставшиеся у нас коробки с сигарами — офицеров так не ограничивали, как нас, у них были еще морские вещмешки. Мы были удивлены, снова увидев морские вещмешки, и изрядно раздосадованы тем, что они только у офицеров.
Это было первое проявление дискриминации, с которым мы столкнулись, первое падение монеты, у которой обе стороны одинаковые, посредством которой наши офицеры удовлетворяли свою алчность, запрещая нам иметь вещи, бывшие по праву нашими, и забирая их себе. Так что мы выбрали все, что могли, из прибывших из дома подарков, а остальное выбросили.
— Стройся! Впе-ред — марш!
Мы вышли на берег, пока еще не осознав ценности полученного приказа. Мы забрались в ожидавшие катера, а потом долго стояли и следили за удаляющейся береговой линией.
Наш катер приблизился к борту огромного транспорта, при этом так сильно накренившись на левый борт, что, по-моему, зачерпнул воду. Это был «Президент Вильсон».
— Забирайтесь по сетям!
Мы возвращались тем же путем, каким уходили с транспорта.
Только теперь мы были настолько слабы, что многие не могли осилить подъем. Они падали в воду со всем своим снаряжением — их приходилось вылавливать. Некоторые отчаянно цеплялись за сеть до тех пор, пока их не покидали последние силы, и тогда их принимало море. Их извлекали из воды проворные матросы, сноровисто снующие по сетям. Я сумел добраться по сети до самого верха, но двинуться дальше не мог. У меня не хватило сил перевалиться через планшир, и я висел на нем, тяжело дыша и чувствуя, как корабль, качаясь на волнах, словно отодвигается от меня, пока два матроса не подхватили меня под руки и не затащили на палубу. Я рухнул среди других, доставленных на борт подобным образом, и долго лежал, прижавшись щекой к теплой палубе. Мое сердце отчаянно колотилось от усталости, а может быть, совсем наоборот — от счастья.
Оказавшись под палубой, Хохотун и я отправились искать камбуз, горячий кофе и приятных собеседников. Мы вошли и уселись за стол как раз в тот момент, когда последний из прибывших на этом транспорте солдат поднялся, чтобы уходить. Он посмотрел на нас, жадно глотавших кофе из больших белых кружек.
— Как там было? — спросил он, мотнув головой в сторону берега.
— Круто, — хором ответили мы.
Потом Хохотун, словно опомнившись, поинтересовался:
— Ты имеешь в виду Гуадалканал?
Солдат вроде удивился:
— Конечно, что же еще?
— Я неверно выразился, — поторопился объяснить Хохотун. — Я имел в виду, ты слышал об этом месте раньше? До того, как прибыл сюда?
Его удивление было настолько явным и огромным, что мы перестали сомневаться.
— Ты хочешь сказать... Черт возьми, конечно! Это же Гуадалканал! Первая дивизия морской пехоты! Вас все знают! Вы очень знамениты, парни. Дома вас считают героями.
Мы не видели, как он ушел, поскольку оба поспешно отвернулись, чтобы скрыть некстати навернувшиеся слезы.
Нас не забыли.
Глава 4. Праздный мечтатель
1
Торжества больше не было. Гуадалканал остался в прошлом, а вместе с ним и мужество, упорство, желание не позволить джунглям завладеть нашими выбеленными солнцем костями. Мы истощили свои жизненные силы и тупо ждали большого дебуширования, которое приготовил нам Мельбурн.
Уже прозвучал реквием духу товарищества, плач по усопшим связям, существовавшим между нами, офицерами и солдатами из Каролины, на Гуадалканале. Поднявшись на борт «Президента Вильсона», мы их похоронили.
Сначала нас привезли на Эспириту-Сапту, что на Новых Гебридах. Мы прибыли туда в канун Рождества и получили по леденцу от капеллана, пока лейтенант Плющ ублажал старших офицеров нашими сигарами. Потом мы в течение трех недель практиковались в приемах владения оружием, а офицеры припоминали, что дурно не только плохое обращение с собаками, но и с добровольцами.
Затем нас отправили в Австралию.
* * *
На причале в Мельбурне играл оркестр. Мы впервые за долгое время увидели землю, поскольку после отъезда из Эспириту почти все время находились под палубами, загнанные туда ужасным штормом, разыгравшимся в Тасмановом море. Мы криво усмехнулись, глядя на оркестр, но неожиданно каждый почувствовал, что теперь все будет хорошо.
Я прошел мимо рыжеволосой красотки из женской вспомогательной службы, обменялся с ней улыбками и в ее карих глазах тоже прочел намек на то, что грядут лучшие времена.
Нас погрузили на поезд, и он покатил по рельсам. Мы все сгрудились у окон. Очень скоро все принялись кричать, гикать и улюлюкать, поскольку произошла потрясающая вещь: вдоль дороги стояли женщины. Они радостно приветствовали нас, махали руками, пританцовывали, посылали воздушные поцелуи — в общем, наглядно выражали восторг от встречи с 1-й дивизией морской пехоты США.
Поезд остановился в Ричмонде, пригороде столицы, и нас отвели в огороженное со всех сторон пространство, внешне напоминающее загон для скота. По другую сторону забора стояли девушки: они хихикали, выкрикивали шуточки, махали платочками, протискивали в щели руки, чтобы прикоснуться к нам. Можете себе представить наши ощущения. Мы не видели женщин с Новой Зеландии, то есть уже больше семи месяцев!
А потом ворота открыли.
— Рота! Стройся! Вперед, марш!
И мы пошли — на лицах ухмылки, винтовки болтаются на плечах — мимо смеющихся девушек. Если смотреть со стороны, в нашей колонне не было ничего военного. Так родились Пожиратели лотосов.
* * *
Мы слегка удивились, когда оказалось, что нас привели на стадион. Это была мельбурнская площадка для игры в крикет. Здесь нам предстояло разместиться — на цементных ступенях рядами стояли двухъярусные койки. Скамейки убрали, заменив их койками, и теперь все сооружение напоминало гигантскую подкову, от которой отходили ряды похожих на творение огромного паука нитей, опоясывающих большое зеленое поле. Здесь нам предстояло жить. Мы должны были спать на открытом воздухе под защитой некоего подобия крыши, так что дождь нам был не страшен.
