Странствием была и его жизнь, и последний свой «Шатёр» он раскинул всего за два месяца до смерти. И в «Шатре» этом, его предпоследней книге, было собрано всё благоприобретённое, что привлекало поэта и волновало его душу: Африка и ещё раз Африка, любимая его сказка с её романтикой и яркою южной красотой.
А вот в «Огненном столпе» сияло нечто уже совсем иное, лишённое всякой экзотики и потуги на красивость. Африка в этой книге даже не упоминается. Простые, глубокие и мудрые стихи. Они указывали поэту путь к ещё неведомым ему горизонтам поэзии, где обретается сила живого слова и неотделимое от него чувство истины:
ШЕСТОЕ ЧУВСТВО
Прекрасно в нас влюблённое вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарёй
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти всё мимо, мимо.
Как мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем
И, ничего не зная о любви,
Всё ж мучится таинственным желаньем;
Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Ещё не появившиеся крылья;
Так век за веком – скоро ли, Господь? —
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
Мать поэта не поверила газетному сообщению, не поверила в смерть сына. Романтический ореол, окружавший Николая Степановича при жизни, внушил ей спасительную веру, что сын её, конечно же, бежал и скрылся где-нибудь в своей любимой Африке.
«Я московский озорной гуляка…» (Сергей Александрович Есенин)
Есть что-то пугающе-страшное в жизненной драме Сергея Есенина. Это как бы трагедия в трагедии, ибо разворачивалась она сразу в двух плоскостях, как судьба великого русского поэта и судьба крестьянского паренька, рванувшего от сохи – в город, из коровника – в лучшие культурно-аристократические салоны. На слияние этих двух гибельных путей и вывела Есенина его короткая жизнь.
Родился будущий поэт 3 октября 1895 года в Рязанской губернии в селе Константиново, которое уже в ту пору было не в состоянии себя прокормить. Вот сельчане и занимались отхожими промыслами. Так, Фёдор Андреевич Титов, Серёжин дедушка по матери, когда-то в молодости нанимался на баржи, возившие дрова в Петербург. Разбогател, вышел в хозяева. Но удача не пошла ему впрок. Натура широкая – погулял, повеселился, а там, глядишь, две баржи сгорели, а остальные затонули.
Неприкаянность отличала и Никиту Осиповича Есенина, дедушку поэта по отцовской линии, который в юности, вероятно, тоже не от хорошей жизни готовился постричься в монахи.
Из этой затеи, правда, ничего путного не вышло. Разве что заслужил этаким намерением прозвище для своего внука – «Монахов».
Отец поэта с 13 лет был определён «мальчиком» в один из московских магазинов. Там и работал, там и проживал он, практически, безотлучно. Ну, а в 18 лет, наведавшись в Константиново, женился на шестнадцатилетней Татьяне Фёдоровне Титовой и почти сразу после свадьбы вернулся в Москву, к мясному прилавку. А жена стала жить со свекровью, невзлюбившей её. И так семь годков промучилась. За это время родились у неё два мальчика, младший из которых был Сергей.
Когда же первенец умер, долее терпеть не стала и вернулась Татьяна Фёдоровна в родительскую семью. Впрочем, вскоре и сама пустилась на заработки. То в Рязани прислугой работала, то на кондитерской фабрике в Москве и по три рубля ежемесячно высылала на содержание сына. И во всю пору своих одиноких скитаний «соломенная вдова» при живом муже просила у него развод. Тот упирался, не давал. Помытарившись лет пять, вернулась-таки она к своей, хоть и несчастной, но законной доле.
А в девушках была красивая, статная, лучшая песенница на селе. Единственная, любимая дочка у родителей, а потому – набалованная, норовистая. Да вот жизнь пообломала. От юности счастливой вольной только любовь к песне и осталась. Пела Татьяна Фёдоровна мягко, лирично, задушевно; умела себе и на гармони подыграть. У Титовых в доме несколько корзин с гармонями стояло; маленькие да разлапистые – именовались черепашками. Так что поэт песенную стихию, что называется, с молоком матери всосал.
Татьяна Фёдоровна сыну своему и сказки скорее напевала, чем сказывала. И когда о святых речь вела, то святые у неё тоже пели. Словом, по-городскому говоря, всякий рассказ у неё на оперу сбивался. Нужно ли удивляться, что частыми гостями в доме Титовых были странствующие слепцы-песенники. Эти пели преимущественно духовные стихи «о Лазаре, о Миколе и о Женихе, светлом госте из града неведомого». Так что, покуда Сергей подрастал, росла в нём и песня.
А мальчишка был озорной, хулиганистый. Оно и понятно – безотцовщина. Мать не наказывала, жалела. А дедушка – какой воспитатель? То медком побалует, то на охоту с собой возьмёт, где использовал внука вместо охотничьей собаки. Подстрелит над озером утку, утка шлёпнется в воду, а Сергей её достаёт, благо, плавает лучше всех Константиновских мальчишек. Первенствовал он и в ловле раков, и в ужении рыбы, не было ему равных и в катании на коньках. И драчун был самый отчаянный. Вследствие своих подвигов верховодил над сверстниками. Всё там, в детстве его – и истоки будущих амбиций, и причины безволья. Твёрдой отцовской руки над ним не было, ремня отцовского не хватало.
Учиться в Константиновском земском четырёхгодичном училище начал с 9 лет и тогда же написал своё первое стихотворение. Можно было, конечно, и раньше приступить к занятиям, ибо читать Серёжа научился ещё в пятилетнем возрасте. Да куда спешить – мал ещё. Вот и закончил Есенин училище лишь в 1909 году, правда, с похвальным листом за отличную успеваемость. Поведения же был неважного, и в третьем классе – за шалости – два года просидел. Ну, а похвальный лист родители в раме под стеклом поместили и повесили на стену. И встал вопрос о дальнейшем обучении столь способного мальчугана.
Теперь уже времени терять не стали – и в том же году, успешно выдержав вступительные экзамены, Есенин приступил к занятиям в церковно-приходской второклассной учительской школе, расположенной в селе Спас-Клепики неподалёку от Константинова. Там он отныне и жил. Там и стихами увлёкся не на шутку, и к литературе классической пристрастился. Одна неприятность – как чужака, его в этой школе частенько поколачивали. Сергей даже было сбежал в родное село. Водворили обратно – учись! Пообвык, приспособился…
