К середине XVII века в Русской Церкви почиталось около двухсот Угодников Божиих. Святые в Церкви, это, как сказано в документах Поместного Собора Русской Православной Церкви 1988 года, «как звезды на тверди небесной над Русской землей»[216]. При Патриархе Иосифе были причислены к лику святых: Преподобный Александр Свирский (1643 год), Благоверный князь Георгий Всеволодович (1645 год), Кирилл Новозерский (1648 год), Анна Кашинская (1649 год), Савва Сторожевский (19 января 1652 года). Состоялось перезахоронение в Успенском соборе Первопатриарха (1589–1605) Иова, изгнанного со своего служения Лжедмитрием, и Патриарха (1606–1612) Гермогена (Ермогена), умученного польскими интервентами.
Все это были великие деяния, укреплявшие основы, устои Церкви Христовой. В ряду благотворных решений находилась и канонизация Филиппа, Митрополита Московского, которая была поддержана Патриархом Иосифом, Царем Алексеем Михайловичем, «ревнителями благочестия», да и всеми прочими сегментами русской общественной среды того времени.
Еще 29 апреля 1646 года игумену Соловецкой обители Илии были посланы грамоты Царя Алексея Михайловича и Патриарха Иосифа с указанием извлечь мощи святителя Филиппа из земли, переложить в раку, надеть на них при необходимости новое облачение и поставить в Спасо-Преображенском соборе монастыря. В 1650 году стольник Иван Иванович Колычев, дальний родственник Филиппа, пожертвовал в Соловецкий монастырь покров на раку святителя, явившийся самым ранним из подобных сохранившихся произведений с изображением Филиппа[217].
Никон являлся горячим сторонником Филиппа. Обретаясь много лет на Соловках, Никон прекрасно знал историю Филиппа; именно там был составлен первый список Жития Филиппа, и именно там он давно почитался братией местночтимым святым.
Само по себе благочестие Филиппа не может подвергаться сомнению, но канонизация Филиппа в лике Святителя была окружена определенным сюжетно-смысловым политическим декором, высвечивающим важные реалии русской истории как середины XVII века, так и более раннего периода. Потому разговор об истории Филиппа уместен и необходим.
Митрополит Филипп (в миру — Федор Степанович Колычев; 1507–23 декабря 1569 года) являлся Митрополитом Московским и всея Руси в 1566–1568 годах. До избрания на Московскую кафедру, он с 1539 года являлся монахом в Соловецком монастыре, а в 1548 году стал игуменом этой достославной обители русского благочестия, проявив себя выдающимся пастырем-руководителем.
По личному настоянию Первого Царя Иоанна Грозного, наслышанного о благочестии Соловецкого игумена, Филипп был избран на Митрополию. Из-за несогласия с государственной политикой и выступлением против Опричнины попал в опалу. Решением Церковного Собора в ноябре 1568 года лишен сана и отправлен в ссылку в тверской Отрог Успенский монастырь, где и преставился 23 декабря следующего года. В 1652 году по инициативе Новгородского Митрополита Никона и при его руководстве мощи Филиппа были перенесены в Москву, где и были помещены в серебряной раке в Успенском соборе.
Царь описал князю Н.И. Одоевскому торжества перенесения мощей Филиппа в Москву. «Такое множество народа было от самого Напруднаго по соборную апостольскую церковь, что нельзя было и яблоку упасть, а больных лежащих и вопиющих к нему безмерно много, и от великого вопля и плача безмерный стон был. Стоял он (гроб. — А.Б.) десять дней посреди церкви для молящихся, и во все дни с утра до вечера был звон, как на святой неделе, так и те дни радостны были: то меньше, что человека два или три в сутки, а то пять, шесть и семь исцеление получат. А как патриарха (Никона. — А.Б.) поставили, он, свет чудотворец, двух исцелил в тот день, и ныне реки текут чудес»[218].
Филипп был прославлен для всероссийского почитания как Святитель Филипп Московский[219]. Таков краткий абрис жизненного пути и посмертной славы Митрополита Филиппа.
В контексте данного изложения в истории с прославлением Филиппа присутствуют важные нюансы, которые помогают четче, яснее представить мировоззрение Патриарха Никона и всю русскую общественно-политическую ситуацию середины XVII века. В жизнеописании Филиппа Никона особенно привлекала история противостояния Царя и Первосвятителя, в которой Филипп одержал как бы нравственную победу над Царем. Так представлялось Никону, так казалось и кажется легионам описателей Русской истории, в первую очередь из кругов «государственных отщепенцев». Размышляя о значении прославления патриарха Гермогена один из таких авторов элегически замечает, что оказывается, у Гермогена «содержанием его исповедничества было не слово правды, как у Филиппа, а стояние за национальную свободу России, с которой была связана и чистота Православия»[220].
Что сказал? Зачем сказал? Получается, что некая «правда» существует как бы вне «чистоты Православия»! Смысл подобных экзерциций наших велимудренных западников-путаников состоит лишь в том, чтобы утопить в словесах подлинное, духовное содержание Русской истории. В этой связи невольно приходит на память бессмертный афоризм Иоанна Златоуста: «Доброе неведение лучше худого знания»…
Филипп стал для Никона своего рода «символом борьбы» за властное торжество священнического начала в русской жизни. Как сказано в официальном жизнеописании Никона, «перенесение мощей святого Филиппа (он) устроил для того, чтобы примером из жизни Грозного предостеречь своего царственного друга (Алексея Михайловича) от нового конфликта между царской и духовной властью»[221].
Думается, что суть дела находилась значительно глубже. Используя случай с Филиппом, Никон хотел доказать всем и каждому, но особенно Царю, что правитель может сохранить свое благочестие, высокую нравственность только под руководством и водительством духовного лица, которому априори предписывалась правота, ореол бесспорный «непогрешимости».
В подобном ракурсе мировосприятия Царю предназначалась роль ведомого, что совершенно не соответствовало исторической традиции, но отвечало теократическим мечтаниям Никона. В этих условиях Филипп и стал аргументом, назидательным примером, утверждавшим подобное представление. И надо сказать, что Царь Алексей Михайлович на первых порах всей душой принял подобную диспозицию.
Филипп с подачи Патриарха Никона в годы его «самодержавия» почитался в Москве чуть ли не выше всех прочих Угодников. Он стал «модным увлечением» высшего общества, о чем свидетельствовал Павел Алеппский. «Все приобретают его иконы, и живописцы днем и ночью заняты писанием дорогих икон его, а золотых дел мастера изготовлением чеканного серебра и золота для окладов на них. Во имя его тратят целые состояния. Женщины имеют к нему великую веру: мы видели, как они ходили по иконному ряду и, купив его икону, приходили в ряд золотых дел мастеров, чтобы обложить ее серебром… Вельможи и их жены украшают ее золотом и драгоценными каменьями»[222].
