— Я вам помогу. Вот за этим окном, совсем рядом, водосточная труба. По ней вы можете спуститься, а там...
— Джих, ты что здесь делаешь? Уроки начались, а ты что, звонка не слышал? Бездельник! — В спальню вошла сухопарая, высокая женщина с добрым круглым лицом и седыми волосами.
Джих посмотрел на нас, на женщину, несшую в руках форменную одежду.
— Неужели я опоздал? — спохватился он. — Я в уборной был... Бегу!.. Никому ни слова, я потом помогу вам бежать, ждите меня! — сказал он отцу на ухо и выбежал из спальни.
— Опять, наверно, курил? — спросила женщина, обращаясь к моему отцу. — Безнадежный парень. От рук отбился...
Женщина положила белье на мою койку. Оказалось, что это была кастелянша интерната:
— Кто этот мальчик? — поинтересовался отец, заметно повеселевший.
— Это, говорят, сынок какого-то важного человека, а озорник страшный. Как только земля таких держит!
Отец, искоса поглядывая на меня, продолжал выяснять истину.
— Этот озорник, как вы сказали, рассказал нам, что дети в интернате здорово дерутся... и... даже убивают друг друга.
— Что вы, что вы! — заохала кастелянша и замахала на отца руками. — Дети здесь хорошие. А его действительно били раза два, но драку затевал он.
На душе у меня стало легче.
— А он говорит, что меня... — начал было я и тут же стушевался.
— Вы его только послушайте, он вам такое расскажет! Это гнойник нашей школы, — глаза у женщины стали серьезными, почти злыми.
— Почему же его не выгонят? — удивился отец. — Его уже несколько раз выгоняли. Да что толку: отец прикажет, опять принимают.
Я почти совсем успокоился и принялся рассматривать лежащие на моей койке трусы и рубашку. Не было только красного галстука. Его, кстати сказать, не было и на Джихе.
— Пойдем со мной. Помоешься в бане и переоденешься. А вы подождите нас, мы скоро, — сказала, женщина отцу, и мы с ней пошли по коридору.
— Ну, иди, будь мужчиной, — похлопал меня по спине отец. — Начинай свою новую жизнь.
— А если такой опять встретится, что я буду делать?
— Делай то, что мужчины делают: если ударит, намни бока, чтобы запомнил нашу фамилию, а в разговоры с такими не вступай, обманут тебя. Что тебя — меня чуть не обманул, паршивец, взрослого человека чуть не заставил лезть по водосточной трубе.
И я смело зашагал за высокой седой женщиной в белом халате. Мы спустились в подвал.
У входа в баню я встретился с Сеитом и Бидзиной.
Распоряжался баней старый армянин Айрапет Сейранян. Обошелся он с нами довольно бесцеремонно: что-то буркнул в свои висящие, словно мокрые усы и кивком головы показал на скамейки.
Затем он показал, как регулировать горячую и холодную воду, вручил каждому по кусочку мыла и вышел.
— Очень важный человек, — заметил Сеит. — Должно быть, ученый.
Я согласился с ним, но Бидзина резонно заметил, что если бы банщик был очень ученый человек, то не носил бы худые ботинки. В Сванетии считалось, что ученый человек должен непременно обладать богатством.
В бане не обошлось без происшествий. Бидзина резко повернул кран с горячей водой, и его моментально обдало кипятком. Он закричал. Все тело его стало красным как кумач. Мы с Сеитом, не зная, чем ему помочь, стали тоже кричать. Когда к нам пришли взрослые, то трудно, было определить, кто из нас пострадавший. Через минуту все мы были в медицинском пункте. Прежде чем я успел что-либо сообразить, половина моего тела была измазана какой-то черной мазью. И лишь когда прибежал запыхавшийся отец, мне удалось объяснить, что со мной и с Сеитом ничего не произошло, а что ошпарился Бидзина.
Доктор, осмотрев нас, отправил обратно в баню, а сам занялся Бидзиной.
В коридоре собрались ученики. Среди них был и Джих.
— Несчастные дети гор, их нагишом водят по коридорам, как обезьян, напоказ, — разглагольствовал он, со злорадной улыбкой поглядывая на нас.
— Замолчи ты, бурдюк с навозом! — одернул его стоявший с ним рядом крепыш, в котором я узнал Колю.
— Эх, если бы этого черномазого, который назвал нас обезьянами, да встретить где-нибудь подальше от этих мест! — мечтательно произнес Сеит. — Вот бы мы ему дали!..
— Да, — согласился я, — так бы дали, что наших фамилий он долго бы не забыл. — И я рассказал Сеиту о первой встрече с Джихом и о том, как он уговаривал нас с отцом бежать по водосточной трубе.
— Его надо убить, — заключил Сеит. — Мальчика, который может издеваться над взрослыми мужчинами, надо убить!
Банщик Айрапет теперь встретил нас хуже, чем прежде. Он сам отрегулировал воду и следил за нами до самого конца нашего мытья.
В спальне шло приготовление к обеду. Раздалась команда: «Постройся на обед!» Все побежали в коридор и стали строиться в две шеренги. Я в нерешительности стоял на месте, не зная, куда стать.
— Идем, — кто-то схватил меня за плечо. Я обернулся и увидел того же Колю. — Чего стесняешься? Идем! — потащил он меня в строй. — Здесь все твои товарищи, никто тебе плохого не хочет.
— Да, не хочет, — усомнился я, — а вот Джих издевается и...
— Джих — дурак! — убежденно заявил Коля. — Его у нас так и зовут «Мешок с навозом». Таких, как он, у нас мало. По ним нельзя судить обо всех.
Мы строем пошли в столовую.
Ребята разместились за двумя длинными столами. Нас уже ждал приятно пахнувший борщ.
Под вечер отец уехал. Перед отъездом он долго наставлял меня, чтобы я ничего не замышлял против Джиха, что я приехал в Гагру учиться, а не сводить счеты с такими, как Джих, что для этого не нужно было бы сюда ездить, этим я мог бы заниматься у нас в Сванетии. Я не совсем понимал отца. Никаких счетов я сводить не собирался и, огорченный предстоящей разлукой q отцом, забыл о Джихе.
Провожать отца вышел и Сеит. Бидзина лежал в медицинском пункте.
Мы обогнули физкультурную площадку, обсаженную новыми для меня пышными, красивыми растениями. На ней, весело покрикивая, дети играли в мяч. Вышли к шоссе, как я узнал впоследствии, ведущему из Гагры в Сухуми.
Отец, единственный и верный защитник от всех бед и унижений, покидал меня. Вокруг было так много новых и незнакомых людей, которые могут, как я уже видел, и оскорблять и обманывать. Правда, подумав об этом, я тут же вспомнил и о Коле и о тех двух парнях, которые пришли с нами знакомиться в спальню. Но, может быть, и таких, как Джих, тоже немало?
Я долго крепился, но в конце концов из моих глаз вырвались слезы. Не выдержал и Сеит.
Отец утешал, нас, но видно было, что и ему нелегко. Когда он сел в автобус и в последний раз высунулся в окно, чтобы помахать рукой, я заметил, как две слезинки покатились по его щекам.
