Настроение у всех было паршивое. Ясно, что кто-то корректирует огонь гитлеровской артиллерии.
Обстрел аэродрома продолжался весь следующий день. Командир полка отдал приказ прочесать лес. Вернулись с "уловом" - на одной из сосен был обнаружен наблюдательный пункт наводчика. Правда, и после этого обстрел продолжался, но били фашисты уже наугад. Однако и такая беспорядочная стрельба дело свое сделала - весь день периодически загоняла нас в укрытия. Но летная работа продолжалась...
Тут я хочу обратить внимание вот на что. Неосведомленному человеку может показаться, что последние месяцы войны шли под звуки фанфар - победы, победы, победы... Победы действительно следовали одна за другой. Но каждая из них давалась ценой величайшего напряжения. Чем ощутимее был конец войны, тем ожесточеннее сопротивлялись гитлеровцы на земле и в воздухе. С военной точки зрения, это фанатичное сопротивление было бессмысленным - неотвратимый финал был очевиден, но враг в своих действиях опирался отнюдь не на логику развития событий...
Мы сидели в укрытиях и кляли гитлеровскую артиллерию, ограничивающую нашу боевую работу. В этих условиях П. Ф. Чупиков принял решение поднять самолеты и атаковать батареи, ведущие огонь по нашему аэродрому. На следующий день мы предприняли штурмовку этих батарей, расположенных за линией фронта. Атака оказалась успешной: вражеская артиллерия умолкла.
Но и после этого немцы не успокоились: ведь аэродром нашего полка, обеспечивавшего боевые действия наземных войск, находился у самой линии фронта и потому был для гитлеровцев особенно опасен.
На следующий день нас попыталась штурмовать группа "Фокке-Вульфов-190". Однако фашисты просчитались: мы успели поднять нашу четверку. Налетчики были разогнаны, при этом несколько "фоккеров" сбито. Я с Крамаренко взлетел последним, когда те, кто поднялся в воздух раньше, уже атаковали врага. Но мы с Байдой все-таки достали один самолет и сбили его на небольшой высоте. Поняв, что их нападение сорвалось, "фоккеры" стали беспорядочно сбрасывать бомбы и поворачивать назад.
Вечером командир полка на разборе сказал, подводя итоги:
- Наш аэродром для гитлеровцев - бельмо на глазу. Еще никогда наша авиация не базировалась так близко к линии фронта. Враг стремится отнять у нас возможность использования тех преимуществ, которые мы сейчас имеем. Наша задача - не дать противнику добиться своего. Завтра, перед рассветом, вылетит четверка Беликова для прикрытия аэродрома. Остальным быть в боевой готовности.
На следующий день, как и было приказано, Олег Беликов прибыл на аэродром затемно, но немного замешкался, взлететь не успел, а в это время над аэродромом появилось не менее тридцати "фоккеров", начавших бомбежку. В воздухе наших самолетов не было, поднять истребители под бомбами мы тоже не могли. Сидим в щелях и скрежещем зубами от собственной беспомощности.
Когда очередная трасса со страшным треском срезает десяток ветвей над нами, чувствую, что на меня кто-то прыгает сверху, придавив к земле. Оглядываюсь - Кожедуб.
- Что ж ты, дважды Герой, а здесь отсиживаешься, - съехидничал я, - ты ж воевать должен, разносить врага в пух и прах...
- Ты, Сань, тоже Герой, так что и тебе не мешало бы в воздухе быть, парирует Иван.
- Мы - люди маленькие, единожды герои, - не унимаюсь я, - нам в щелях сидеть еще куда ни шло.
- Хорошо еще, щель-то нашел, - с грустью признается Иван, - а то лежал до этого просто под корнями.
В это время загорелся самолет Павла Маслякова, стоявший в стороне от капониров, - техники выкатили его, чтобы подготовить к полету.
- Ну, Беликов, ну копуха, погоди, кончится бомбежка - ответишь, - ругается Иван. - Взлети он раньше, разве б лежали мы сейчас здесь - давно бы в воздухе были.
- Смотри-ка, - прерываю я Кожедуба, - к Пашкиному самолету кто-то ползет.
Да это ж сам Павел Масляков! Впрочем, спасти самолет - дело невозможное.
- Павел, давай назад, к нам! - кричим мы ему.
Надо сказать, что летчик он был замечательный. Храбрый, опытный пилот и самолет свой берег как зеницу ока...
- Когда полз, хоть бы о нас подумал, - недовольно бурчит Кожедуб, - как мы без танцора Маслякова, если уж тебе самому летчика Маслякова не жалко.
А дело в том, что у Паши был неповторимый номер: "Два медведя, два слона" - грандиозный коронный танец, без которого не обходился ни один наш вечерний концерт после разбора. Танец этот был придуман самим исполнителем, который топтался с ноги на ногу, широко раскинув руки и качая головой на восточный манер. Номер этот вызывал бурный восторг летчиков. Паше пытались подражать, но безуспешно.
- Ладно, ребята, не ругайтесь, самолет больно жалко, - говорит Паша.
Наконец штурмовка нашего аэродрома кончилась. Длилась она в общем-то недолго - минут пятнадцать, только нам эти минуты ох какими длинными показались. Урон, правда, от бомб был незначительный: сгорел один самолет в соседнем полку Яков и наш Ла-7 Паши Маслякова.
Мы выбрались из укрытий. Кажется, все живы-здоровы.
...Что же касается главного виновника - Беликова, то он получил от комполка здоровый нагоняй. Вскоре по решению командования нашу часть было решено перебазировать в тыл на одну из заранее подготовленных площадок. Новый аэродром располагался прямо в лесу, на мягком грунте, взлетать и садиться приходилось осторожно, но все это окупалось тем, что теперь уже достать до нас немецкая артиллерия не могла.
Последние бои
Весной сорок пятого произошли два события, коснувшиеся меня непосредственно. Во-первых, Серега Крамаренко, в который раз нарушив свое "последнее" обещание, снова испытал очередной мотоцикл и, естественно, снова разбился. Сереге сильно влетело от П. Ф. Чупикова, а я на какое-то время остался без ведомого. Во-вторых, моторесурс двигателя моего самолета оказался исчерпанным и пришлось менять мотор.
- Не волнуйся, Саша, - успокоил меня Костя Зарицкий, - мотор сменим за ночь. Но летать, сам понимаешь, первое время надо будет осторожно.
- Знаю, не маленький, - ответил я и пошел разыскивать Байду.
- Серега, надо облетать мой новый мотор, - сказал я ему. - Ты как? В форме? Локти в порядке?
- Локти в порядке, - бодро заверил Крамаренко. - Пень вдребезги.
- Ты после войны, Серега, в лесорубы иди. Опыт корчевания пней у тебя богатый, - посоветовал я.
- Спасибо, командир, - задумчиво ответил Байда. - Ты знаешь, а я и ночей не сплю - все думаю, чем после войны заняться. А за меня друзья, оказывается, все решили.
- Не имей сто рублей... - кротко заметил я.
- А имей такого верного друга, как А. С. Куманичкин, - ехидно уточнил Серега.
- ...Который думает о тебе дни и ночи и даже написал письмо в отдел кадров Онежского леспромхоза на предмет предстоящего трудоустройства своего ведомого Крамаренко.
