Мы с ребятами переглянулись и без слов поняли друг друга. Нужно срочно возвращаться в Маттру Джонг. Нашего дома в Могбвемо больше нет. Родители, если они живы, вряд ли остались в селении. Некоторые из раненых говорили, что следующая цель боевиков – Кабати. Конечно, нам не хотелось здесь оставаться. Даже те, кто почти не мог ходить, старались поскорее уползти отсюда. Мы поспешили в обратный путь, а у меня из головы не выходил образ той женщины с маленькой дочкой. Я шел как в тумане. Мучила жажда, но даже когда я попил воды, облегчения не почувствовал. В глазах того ребенка я прочитал страшную правду: все кончено, все погибло, все потеряно…
Всякий раз, когда я спрашивал отца, чем жила моя страна сразу после обретения независимости в 1961 году, он отмахивался: «Это было так давно, за девятнадцать лет до твоего рождения». Британское колониальное владычество в Сьерра-Леоне длилось с 1808 года. В начале шестидесятых годов первым премьер-министром самостоятельного государства стал сэр Милтон Маргаи. Он пришел к власти под знаменами Народной партии Сьерра-Леоне (НПСЛ). После его смерти в 1964-м у руля встал его единокровный брат сэр Альберт Маргаи. Однако в 1967 году на выборах победила другая партия – Всенародный конгресс (ВНК) под председательством Сиаки Стивенса. Вскоре после этого в стране произошел военный переворот. Вернуть себе законную власть Стивенс смог только в 1968-м, после чего принял жесткое решение – ввел в стране однопартийную систему. ВНК провозглашался единственным законным партийным объединением. Именно тогда началась вся эта «грязная политика», как выражался отец. Интересно, что бы он сказал о той войне, от которой мне сейчас пришлось бежать? Я не раз слышал, что взрослые называли ее революционно-освободительной, утверждая, что только так народ может свергнуть коррумпированное правительство. Но почему же свободолюбивые повстанцы убивают мирных жителей, детей? Зачем они застрелили ту маленькую девочку? Некому было задать все эти вопросы. Голова раскалывалась от воспоминаний о том, что я видел. Я шел в Маттру Джонг, пугаясь того, что ждет впереди, страшась маячивших вдалеке гор, шарахаясь от каждого куста на обочине дороги.
Мы прибыли в город поздно ночью. Джуниор и Таллои рассказали друзьям о том, что нам пришлось пережить. Я все это время тихо стоял в стороне, пытаясь понять, происходило ли все это на самом деле или мне просто померещилось. Когда в ту ночь мне наконец удалось задремать, я увидел кошмарный сон. Мне снилось, что меня ранили в бок. Люди вокруг бегут, каждый спасается, как может, и никто не хочет помочь мне. Я пытаюсь отползти в кусты, но вдруг откуда ни возьмись надо мной нависает человек с автоматом. Он ставит ногу мне на живот, но я не могу разглядеть его лица, потому что он стоит против солнца. Боевик направляет ствол туда, где у меня уже зияет рана, и нажимает на курок…
Тут я проснулся в холодном поту и даже не сразу решился прикоснуться к месту несуществующего ранения. Мне стало жутко еще и от осознания, что теперь очень сложно было отличить сон от яви.
Каждое утро мы ходили на пристань в Маттру Джонге в надежде получить хоть какие-то вести из дома. Но через неделю поток беженцев сократился, так что ждать уже было нечего. В город вошли правительственные войска. Были организованы посты на берегу и на перекрестках. Военные считали, что нападения боевиков следует ожидать из-за реки, поэтому на причале они установили тяжелую артиллерию. В семь вечера начинался комендантский час. Ночи были беспокойными: сидеть весь вечер дома без дела тяжело, но и ложиться так рано спать не получается. Как-то днем к нам в гости пришли Гибрилла и Калоко. Вшестером мы сидели на веранде и обсуждали сложившееся положение.
– Не думаю, чтобы это безумие продлилось долго, – тихо произнес Джуниор и посмотрел на меня, будто пытался меня уверить в том, что скоро мы сможем вернуться домой.
– Через месяц-два все закончится, – откликнулся Таллои, потупившись.
– Я слышал, что национальная армия уже направляется в район рудников, чтобы покончить с повстанцами, – неуверенно сказал Гибрилла.
Мы сошлись во мнении: это лишь краткий период нестабильности, он не продлится более трех месяцев, надо лишь набраться терпения и подождать.
Джуниор, Таллои и я в то время много слушали рэп и старались запомнить как можно больше песен. Это помогало отвлекаться от мрачных мыслей и волнений.
Naughty by Nature, LL Cool J, Run-D.M.C., Heavy D & the Boyz – мы захватили из дома только эти записи да одежду, которая была на нас надета в несколько слоев. Помню, как-то, сидя на веранде, мы слушали Now That We Found Love[5] в исполнении Heavy D & the Boyz и наблюдали, как слегка покачиваются на ветру кроны деревьев на окраине города.
Я закрыл глаза, и тут же всплыли ужасные картины, виденные в Кабати. Чтобы прогнать кошмар, я стал вспоминать, какой была деревня до того, как туда пришла война.
С восточной стороны к поселению, где жила моя бабушка, вплотную подходил густой лес. С запада тянулись кофейные плантации. Из джунглей вытекала небольшая речушка. Она извивалась у крайних домов деревни, огибала молодые пальмы и заканчивалась на заболоченной пустоши. Дальше начинались банановые поля, уходившие за горизонт. Главная дорога, пролегавшая через Кабати, была незамощенной, c рытвинами и ямами, в которых скапливалась вода. Днем в этих лужах с удовольствием купались утки. На задах каждого домика имелся небольшой сад с манговыми деревьями: там гнездилось множество птиц.
Утром солнце вставало из-за леса. Его лучи вначале тонкими стрелами пронизывали листву, а потом из-за вершин постепенно выкатывался золотой шар. Явление светила сопровождалось вороньим граем и щебетом воробьев, возвещавших начало нового дня. Вечером мы наблюдали, как в джунглях с дерева на дерево прыгают обезьяны – в это время они возвращались к месту ночлега. На кофейных плантациях хлопотали куры, пряча цыплят от ястреба. Под легким ветерком трепетали листья пальм. Иногда было видно, как в ранних сумерках по стволу карабкается собиратель пальмового сока[6].
В сумерках деревню наполняли новые звуки: в лесу трещали ветки, а в домах мололи рис в ступках. Там и сям слышалась перекличка голосов жителей, испуганные птицы взлетали над деревьями, а потом со щебетом возвращались обратно. Под кваканье лягушек и жаб, стрекот кузнечиков, уханье сов наступала ночь. Над соломенными крышами деревенских кухонь вился дымок. Люди, возвращались с полей с фонариками или факелами.
«Мы должны стараться быть такими, как луна» – эту фразу часто повторял один старик в Кабати. Он всегда так напутствовал соседей, проходивших мимо его дома и спешивших к реке, чтобы набрать воды, поохотиться или выпить пальмового вина на берегу. То же он говорил работникам, отправлявшимся на плантации. Как-то я спросил у бабушки, что значат эти слова. И она объяснила: эта поговорка напоминает человеку, что всегда нужно вести себя наилучшим, благороднейшим образом, быть добрым и внимательным к окружающим. Люди часто недовольны солнцем: то оно нестерпимо жарит, то надолго прячется за тучи, так что становится холодно и идет дождь. А луна всем всегда приносит радость. Лунный свет дарит счастье, хотя каждый понимает это счастье по-своему. Дети играют с тенями и резвятся в лунном свете, взрослые собираются на перекрестках, беседуют и пляшут всю ночь напролет. Луна веселит сердце. Вот почему нужно попытаться уподобиться ей.
