Там все шло по-прежнему. Приезжали небольшие немецкие воинские подразделения, останавливались на сутки-другие и уходили на восток. На шоссе почти весь день не редел поток пехотинцев и машин.
В Серебрянке вскоре подружился с Михаилом Прохоровым. Что скрепило нашу дружбу? Может, то, что он, как и я, приезжий и тоже прячется в этой деревне у родственников вместе с семьей. Его отец, как и мой, коммунист. Прохоровы остановились в колхозной бане: если узнают немцы, родня не пострадает из-за них. А может, потянуло меня к Михаилу то, что он, как говорится, уже понюхал пороху. Служил в Красной Армии, под Жлобином попал в окружение, неделю был в плену, затем бежал.
Какие бы причины ни вели нас на сближение, но мы стали настоящими друзьями. Хорошо было с этим высоким, подтянутым парнем. В спорах Михаил горячился, даже мог обидеться, но вскоре отходил и снова улыбался, шутил. И все же чувствовалось, что в своих беседах мы не затрагиваем самого главного, что-то не договариваем.
Однажды, сидя возле хаты дедушки, я прямо спросил:
- Так что же будем делать, Миша?
Он долгим взглядом посмотрел на меня, затем на улицу, по которой сновали, засучив рукава, немцы, хмуро прислушался к лязгу гусениц на шоссе и поднялся с места:
- Пойдем-ка от этого грохота в лес и подумаем. А заодно и грибков поищем...
ДОРОГА НАЧИНАЕТСЯ С ПЕРВОГО ШАГА
1
Тихо и спокойно в лесу. Сюда не доносились грохот с шоссе, чужой говор. Здесь все Рыло родным, знакомым с детства. Тоненько попискивали синицы, вдали, как всегда с перерывами, барабанил дятел. Золотистые листья уже присыпали привядшую траву.
Мы шли молча, будто боялись нарушить лесную тишину. Подосиновики, маслята, старые боровики и грузди попадались нам часто, но мы, кажется, забыли, зачем пришли сюда. Вдруг Михаил нагнулся, начал разгребать желтые листья клена.
- Боровики?
- Таких бы побольше! Иди-ка погляди какой! Быстрее шагай сюда!
Возле толстого клена лежал ручной пулемет с широким раструбом на конце ствола, с сошками, но без диска. Ржавчина лишь местами тронула его металлические части, ложа потускнела от сырости.
- Ну, теперь берегитесь, гады! - Михаил кляцнул затвором и зло усмехнулся.
Прядка белокурых волос пересекла его нахмуренный лоб. Глаза Михаил напряженно прищурил, будто высматривал в лесных зарослях притаившегося врага. Мысленно я представил его в военной форме, справедливого и строгого командира, требовательного к себе и другим. Да, с таким смело пойдешь в огонь и в воду.
- Ну, тезка, начало есть! Нас двое, а "Дегтярев" - третий. Как раз полный боевой расчет. Так что повоюем!
- Двое - совсем мало, - возразил я. - Это почти ничто.
- Ну, ты брось! Главное - начало... Вот давай-ка лучше, как старики говорят, посидим рядком да поговорим ладком.
Совсем неслышно ронял старый клен большие листья, будто не хотел мешать нашему разговору.
- Да, ты отчасти прав: нас двое и пулемет - это мало, - продолжал Михаил. - Но все-таки согласись, что даже дальнее путешествие начинается с первого шага. Конечно, лучше, если бы нас было много. Но где взять людей? Постой, погоди, не перебивай! Допустим, есть молодежь в Серебрянке, но не подскажешь ли ты мне, на кого можно положиться?
В словах Прохорова, конечно, была истина. Хотя в Серебрянке мы знаем почти каждого, но как знаем? И я, и Михаил приезжали сюда как гости, встречались с молодежью только на вечеринках. Каждый в это время добр и весел. Но чтобы человека узнать, надо пуд соли с ним съесть. А мы вместе только проводили иногда праздники, не работали, не жили рядом. Не знаем ни привычек, ни характеров серебрянских юношей и девушек.
- Так на кого же положиться? - снова спрашивает Михаил. Спрашивает не у меня, скорее у самого себя.
- На комсомольцев. Да и родню, наверное, легче вовлечь.
- Да-а, ты прав! - Теперь глаза его повеселели и на лбу стало меньше морщинок. - Как ты думаешь, Мария наша подойдет? А Броня?
Это его сестры, двоюродная и родная.
Я предлагаю своего Василька, четырнадцатилетнего брата, Нину Язикову, соседку, молодую учительницу. Спорим о Викторе и Ане Потеевых, но все-таки решаем, что подойдут.
- Итак, подведем итоги. - Михаил одной рукой гладит ложу пулемета, на пальцах второй подсчитывает: - Мария, Броня, Василек, Нина, Виктор - пять. Затем - Аня и мы вдвоем. Всего восемь человек. Н-да, наполовину женская команда... Нет-нет, так не пойдет!
А я доказываю ему, что именно они, четверо девушек, могут подсказать нам, кто здесь настоящий боевой парень. Девушки местные, следовательно, знают, кому доверять. А Василек, хоть и подросток, но настолько вездесущ, что все узнает, а главное - никто в малыше не заподозрит нашего разведчика.
- Ты говоришь, словно давно обдумал все! - удивился Михаил. - А ну-ка признайся, правда ли это?
И я признался, что был бойцом истребительного батальона, что есть у меня винтовки и что недавно ходил в Корму в разведку, затем пытался встретиться со своими товарищами, но никого не нашел. Однако твердо верю, что встречусь с ними: живет в Корме Катюша Савельева, она поможет установить связи, а когда придется расширять их, будет для нас незаменимым человеком.
- Хорошо, - улыбнулся Михаил. - Но я вовсе не сторонник вовлекать в борьбу девушек. Война - сугубо мужское дело.
Я не стал с ним спорить.
В Серебрянку вернулись поздно, потому что сначала спрятали в лесной глуши ручной пулемет, а затем долго бродили в надежде найти еще какое-либо оружие. Но ничего, даже обыкновенных патронов, не нашли. Зато повезло в другом. Мы набрели на старую вырубку, где возле трухлявых пней было столько опят, будто кто-то специально посеял их тут.
Нарезали полные корзины: надо же чем-то оправдать полдня, проведенного в лесу.
- Ох и нажарим да наварим! - всплеснула руками бабушка.
Дедушка строго посмотрел мне в глаза и стал свертывать цыгарку, затем долго высекал огонь кресалом. Наконец сделал затяжку и с дымом выдохнул:
- Чем лынды бить, пошел бы к соседям картошку копать. Пуд-второй не будет лишним.
2
Утро выдалось дождливое, ветреное, но к полудню небо прояснилось, снова барашками заклубились кучевые облака, и солнечные лучи щедро сыпанули на землю.
Мы с дедушкой выбрались из-под сумрачного навеса, где с самого утра плели корзины. Не ладилось у нас: не то лоза попалась хрупкая, не то наши руки несноровисты, и дедушка сказал:
- Парить нужно, только парить!
Я про себя улыбнулся: "Лозу или руки парить?"
Печку бабушка истопила еще на рассвете, в ней уже не распаришь лозовые прутья, чтобы они стали гибкими, неломкими. Дедушка выкатил во двор бочку из-под керосина с одним вырезанным днищем. Он поставил ее на кирпичи, развел огонь, а я таскал из колодца воду.
