возможно, она – иллюзия. Я люблю практики радикального пробуждения. Сделать бы их не с телом, а с умом! Воля, где ты?
▪ ▪ ▪
Да. Да, я отпраздную ДР в Прошуттерии либо 17 либо 18 декабря. В. [284], П. [285], Н. [286], Н. [287] и Н. [288], конечно, тоже (но ты в Москве будешь, наверное, если еще читаешь этот канал), вам быть!
Настя К.:
Я тут решила сделать серию зарисовочек о своих друзьях. А сейчас разговорились ностальгически с Д., и оказалось, что она не помнит, не помнит эту историю. Что придало моему намерению, как любят говорить дипломаты, мощный импульс. Итак.
Поистине невероятная история одного знакомства и начала большой дружбы.
Ньюс-румы отвратительны. Печатных машинок уже, конечно, нет, и курить в помещении нельзя, но в остальном – это филиал ада. В огромном общем помещении сидит несколько десятков человек. Кто-то обсуждает темы, перекрикиваясь через ряды, кто-то прямо здесь берет интервью со специально предназначенного компа, кто-то греет в микроволновке рыбу, у кого-то звонит телефон. Кому-то душно, кому-то холодно, а зимой все дружно болеют гриппом, который расползается через общую вентиляционную систему – по рядам.
Кажется, что главный плюс во всем этом – возможность общаться со всеми присутствующими, попасть в соседний отдел, сделав пару шагов… На самом деле, в основном, ты даже не знаешь, кто все эти люди. Разве что каких-то знаменитостей узнаешь в лицо или случайно выясняешь (например, потому что тебя очень раздражает гиперактивный и крикливый молодой человек), что некто, сидящий за соседним столом – тоже известная персона.
Так и с Д. мы, наверное, год в основном не замечали друг друга, поскольку работа была параллельной, и мы пересекались чисто технически, скажем так. Я разве что иногда украдкой поглядывала со стороны на деловую и стремительную Д.
Тогда я неплохо знала итальянский, и иногда что-то переводила, расшифровывала и даже брала интервью. В тот день я как раз собиралась поговорить с одним итальянским спикером, и минут за 10 до интервью нервно бродила между столом и кулером с чашкой теплой воды. Из-за простуды у меня постоянно садился голос и сушило горло.
Вдруг подошла Д, как всегда деловая и стремительная, представилась и начала то ли рассказывать, то ли спрашивать что-то связанное с предстоящим интервью. Пожалуй, это был первый раз, когда мы вообще заговорили.
Я кивала головой, попивая из чашки, но когда собралась ответить… почему-то не проглотила, а решительно вдохнула большой глоток воды.
Я кашляла. И кашляла. И кашляла. Вода никуда не собиралась, ей было и так нормально, в отличие от меня. Я не могла сказать ни слова, ужасно злилась и думала, что сейчас позорно задохнусь на глазах всей почтенной публики, которая с интересом уже собиралась вокруг. Я легла на пол, потому что когда-то видела на ютубе, что это помогает. Не помогало. В этот момент ко мне подошла какая-то совершенно незнакомая женщина, обхватила руками и классическим ударом «замка» по грудной клетке выбила из меня эту злосчастную воду, и я наконец прокашлялась. Все это длилось от силы пару минут. Испуганная Д. все еще стояла рядом. И я продолжила разговор, сдавленным шепотом, потому что голос окончательно сел. Интервью состоялось и прошло нормально, а вместе с Д. мы впоследствии пережили множество невероятных историй, и она стала одним из моих самых близких друзей.
▪ ▪ ▪
Это был 13-ый год, его январь, самое начало – и самый дешевый отель на Gare du Nord, в котором были стены из соломы и белье постелей. К нему было странно прикасаться, впрочем, было еще холодно, но из окна были видны переходы наземные, и деревья, и вокзал, и маленькие столики кофеен. Я улетала в Марокко – в небольшую 3 дневную странную поездку – лоукостерное метание и огромные птицы над океаном. Купались ночью в холодных перекатах воды – и, если бы не это купание, наверняка бы 100 коктейлей нас убили бы прямо на песке.
10 / 12
Самое, пожалуй, интересное в жизни – это жить прямо и строго тогда, когда начинает казаться, что все совершенно бессмысленно. Научиться жить без эмоции к жизни. Вот подлинная цель.
11 / 12
Только для «маленьких монстров» [289].
Ведь смерть нужно осмыслить. Ее просто так не отпускают. В этом доме я чувствую смерть. Здесь умерла бабушка. И до сих пор боюсь идти туда, где она умирала, хоть все уже выстирано, а простыни с кровотечением уже выброшены. На улице снег, а в доме прохладно, и по запястьям бредет холод. Из окна немного дует. А я понимаю, что мертвые могут стоять и смотреть на меня. Хоть 40 дней обоим минуло. Те сложные 40 дней. На деревьях снег белыми шубами. Если плакать на морозе, то слезы будут замерзать и превращаться в лед. Вечер. В доме. В котором умирали. Я все еще помню. Ведь несколько лет жила, думая и о них, продуктовое, техническое, пусть и такое. Но. Если умирают они, то и я на шаг ближе к смерти, а это значит надо усилить жизнь. Подкрепить. Кто-то делает это через детей, кто-то, через книги, я же пытаюсь через огонь, активность, проекты, в которые я верю и на которые надеюсь ради моей родины. Огонь. Но внутренний, слабый. Интенсивность времени предельно низкая, все вязкое, я умею теряться в дне. И даже теперь умею медленно ходить, да и нервного стало меньше, оно стало глубже проникать просто и впитываться на плитник. Хотя и плитника уже нет. Его уничтожил магний, B6 и встреча. Но лапы холодных деревьев еще есть. И белый покров. И слеза. И где-то в той части дома, где умерла бабушка, легкий шорох. Я ее вспоминаю.
Я помню, как приезжала в дом, в котором был ковид, привозила продукты маме. Когда она болела, да и отец уже тоже. Все болели.
Как-то хочется либо выйти из из времени, либо его подчинить. А промежуточное – болезненно.
12 / 12
Только холод до костей перестал доходить, растворяясь на границе кожи и мира.
А ночь увеличивается, чтобы потом разрушиться и раствориться. Так неожиданно ощущение от зимы, когда не ждал ее и не видел сезоны. Последнее, что я помню, это как я ходила за пару дней до похорон на
