В настоящих условиях Радиокомитет не имеет возможности коренным образом изменить положение этих ценнейших коллективов. Эвакуация их обычным порядком неизбежно повлечет распад коллективов и означает безнадежную потерю их для Ленинградского радио не только на весь период войны, но и на несколько лет вперед.
Просим разрешить нам провести следующее:
Ходатайствовать перед Всесоюзным радиокомитетом о командировке этих коллективов в распоряжение одного из крупных областных радиокомитетов (Вологда, Архангельск). Перевести лимиты зарплаты из Ленинграда на этот радиокомитет. Работая в системе радио, имея обеспеченный заработок и производственную базу, музыканты и певцы поправят здоровье.
При первой же необходимости мы должны отозвать их в Ленинград целиком, для обслуживания вещания и города. Сохранив оркестр и хор, мы сразу же после снятия блокады получим для радиовещания высококачественные коллективы и будем иметь реальную основу для восстановления их в полном объеме.
д. 351. л. 119. Начальнику продторгов
10 февраля 1942 г.
Прошу Вас оказать помощь сотрудникам Радиокомитета, ведущим напряженную работу по радиовещанию, путем выделения некоторого фонда льняного жмыха.
Д. 351. Л. 114. ИЗ ПИСЬМА В. А. ЗАВЕТНОВСКОГО[36]
13 февраля 1942 г. <…> За это время у нас в продовольственном отношении произошли улучшения: во-первых, прибавили хлеба. Я стал получать 500 г в день, а мамочка 300 г. <…> Кроме того, неожиданно 10 февраля я получил так называемый «академический паек» по ходатайству Дома ученых. Совет Дома ученых составил и послал письмо т. Жданову, в котором просил помочь ученым, академикам и заслуженным деятелям науки и искусства по примеру голодных годов во время революции, так как стали умирать и довольно много заслуж<енных> ученых. <…> 10 февраля (через Филармонию) я был вызван к заведующему магазином Елисеева, где и получил в тот же день этот паек. Он состоял: 2 кило мяса, 2 кило белой муки, 1 кило пшенной крупы, 1 кило гречневой крупы, 1 кило гороху, 1 кило сахара, кило сливочного масла. Весь пакет стоит 57 р. Кроме того, прикрепили наши прод[уктовые] карточки к этому магазину и предоставили право получать нормированные продукты в особом помещении (со двора) без очереди.
Приказ
17 февраля 1942 г.
<…> В мужском общежитии команды МПВО и оркестра (комната № 29) грубо нарушаются элементарные правила санитарного содержания комнаты, нет и намека на желание живущих в комнате благоустроить свой быт. В общежитии грязно, постели не убираются, пол не выметен, не проветрена комната. Дневальные отвиливают от работы, некоторые товарищи не моются[37].
В Управление по делам искусств
20 февраля 1942 г.
Прошу поместить в стационар работников искусств (в БДТ[38] и Филармонии) следующих работников Ленинградского радиокомитета [перечислены 15 человек — музыканты оркестра и хора].
Д. 351. Л. 88. В Управление по делам искусств
20 февраля 1942 г.
В дополнение к нашему списку на 15 человек работников Радиокомитета направляю дополнительный список на 5 человек (согласно указания тов. [Е. Т.] Федоровой) для направления в стационар [в списке — музыканты оркестра и хора].
Д. 351. Л. 87. Заведующему Горздравотделом
16 марта 1942 г.
Ленинградский радиокомитет убедительно просит предоставить места в стационаре гостиницы «Астория» артистам Большого симфонического оркестра в состава следующих товарищей [перечислены 4 человека].
Д. 354. Л. 49. Заведующему Горздравотделом
23 марта 1942 г.
Ленинградский радиокомитет просит предоставить места в стационаре гостиницы «Астория» сотрудникам Ленрадиокомитета, артистам Большого симфонического оркестра и хора [названо 5 фамилий].
Д. 354. Л. 47. В Управление по делам искусств
25 марта 1942 г.
Довожу до вашего сведения, что контингент питающихся в столовой БДТ — 26 человек явно недостаточен для удовлетворения основного костяка симфонического оркестра, в котором должен быть 60–61 человек. Поэтому прошу Вас добавить в список столующихся еще 14 человек и довести число питающихся до 40 человек, причем прошу выделить 20 постоянных и 20 скользящих пропусков[39].
Д. 351. Л. 36. Заведующему Горздравотделом
25 марта 1942 г.
Ленинградский радиокомитет просит поместить в стационар «Астория» главного дирижера Радиокомитета тов. Элиасберга К. И., много работающего по воссозданию Большого симфонического оркестра, а также других музыкальных коллективов города. Тов. Элиасберг единственный оставшийся в городе крупный дирижер[40].
Д. 351. Л. 30. Заведующему Горздравотделом
3 апреля 1942 г.
На основании договоренности с секретарем горкома ВКП(б) тов. Шумиловым Ленинградский радиокомитет просит предоставить два места в стационаре «Астория» — для главного дирижера тов. Элиасберга и его жены тов. Бронниковой.
Д. 351. Л. 15. СУДЬБА МУЗЫКИ
Первой блокадной зимой музыки в эфире Ленинграда не было. Из радиопередач она практически ушла. «В обстановке усиливающегося голода мы рекомендовали воздержаться от музыкальных передач», — признавался секретарь горкома партии Н. Д. Шумилов. Берггольц о зиме 1941/42 года: «…по радио тоже очень долго не передавалось ни музыки, ни пения, но зато были обширные и ежедневные литературные передачи». «По радио музыка уже не звучала», — писал о декабрьских днях М. Меланед (главный диктор блокадного Радиокомитета). «По городской сети нельзя было давать музыку», — свидетельствовал один из руководителей Радио. Есть и другие того же рода свидетельства[41]. Наиболее определенно высказался К. Лейбенкрафт в своем письме: «Запретили музыку на Радио».
Отсутствие музыки действовало гнетуще. Об этом, в частности, говорили моряки-балтийцы при встречах с руководителем Театра Краснознаменного Балтийского флота А. Пергаментом. Тот связался с художественным руководителем Радиокомитета Я. Бабушкиным. Решительный переворот произошел, когда в дело вмешался Жданов. Об этом Бабушкин рассказал
1 мая 1942 года писателю А. Фадееву, навестившему сотрудников блокадного Радио: «Можешь себе представить, — вспоминал он минувшую зиму, — обледеневший город, немец под городом, ежедневно обстрел, трамвай не ходит, время суровое — мы думали, музыка неуместна в такие дни. И все агитировали с утра до вечера. Ну, агитаторов тоже не хватало, выпадали целые часы молчания, когда только один метроном стучал: тук… тук… тук… тук… Представляешь себе? Эдак всю ночь, да еще и даем. Вдруг нам говорят: „Что это вы эдакое уныние разводите? Хоть бы сыграли что-нибудь“. Тут я и стал искать по городу музыкантов»[42].
