На прошлой неделе, когда возник этот вопрос, выяснилось, что по линии Жданова (межпартийные связи и идеология) ничего не делается; по линии Молотова – его бездарные дипломаты заняли позицию сторонних наблюдателей; по линии Берии – не существует даже плана тайных операций, направленных на предотвращение этого, прямо скажем, политического провала в столь чувствительном для СССР регионе.
На совещание приглашены лишь особо доверенные старшие: Жданов, Молотов, Берия. Сегодня им надлежит доложить о принятых мерах: кого сняли, кого предлагают, какие директивы наметили, какие планы разработали, лишние уши здесь ни к чему. Микоян уже звонил Поскребышеву, явно желая выведать, кто и что у Сталина. Но Поскребышев дело знает: никто лучше его не умеет напустить тумана в ответ на все эти бесконечные «кто?», «что?», «где? «, «как?».
Прошло уже более трех часов. Наконец, послышался легкий шум, и из кабинета вышли все три «кита». Наметанный глаз Поскребышева сразу определил, что сегодня им пришлось туго: у Молотова сквозь желтизну лица пробивается едва заметный лихорадочный румянец; у Жданова под глазами мешки отёчнее обычного; улыбочка Берии фальшивее, чем всегда…
Обменявшись любезностями и рукопожатиями друг с другом и с Поскребышевым, все трое вышли из приемной. Поскребышев отлично знал, что у каждого из них было дело к Сталину, но оставаться после заседания наедине со Сталиным, в то время как другие, равные по рангу члены Политбюро выходят из кабинета, было не принято. Во всяком случае, Сталин этого не любит.
Через несколько минут все трое уже сидели в своих машинах: «кремлевские» дела на этот день были закончены. Берия отъехал первым, однако не прежде, чем убедился, что Жданов и Молотов тоже вот-вот двинутся. Доехав до площади Дзержинского, он велел шоферу завернуть налево и через Охотный ряд и Моховую возвратился в Кремль, к тому самому подъезду, от которого всего десять минут назад отъехал. Быстро поднявшись, он вошел к Поскребышеву.
– У Иосифа Виссарионовича сейчас небольшая пауза, – сообщил Поскребышев, – я зайду к нему минут через десять…
– Я подожду…
Через десять минут Поскребышев зашел в кабинет и, выйдя оттуда с небольшим подносом, на котором стоял стакан недопитого чая с лимоном и тарелка с апельсиновыми корками, пригласил Берию зайти.
– Что ты забыл, Лаврентий? – У Сталина был усталый и не слишком довольный вид.
– Прости, Coco. – Берия заговорил по-грузински, что было признаком крайней интимности того, о чем он собирался сообщить: он избегал грузинского языка, так как говорил с сильным мингрельским акцентом. – Понимаешь, я ведь вчера не случайно начал разговор о политическом аспекте нашей идеологической работы. Например, о связях антисоветски настроенных литераторов с западными кругами. Мне не хотелось тебя тревожить… показывать тебе… Но лучше показать, – с этими словами он достал из папки несколько фотографий и протянул их Сталину. – Это фотокопии политических карикатур из фашистских и профашистских газет последнего года войны – немецких, польских и хорватских…
Сталин взглянул на первую карикатуру. На ней были изображены обескураженные Черчилль и Трумэн, перед которыми стояли шестнадцать хитро улыбающихся Сталиных, одетых в национальные костюмы союзных республик. Русский перевод подписи гласил: «Послы "независимых" республик». Карикатура относилась к решению Советского правительства образовать в каждой союзной республике Министерство иностранных дел. Ничего особенного.
Он посмотрел другую, третью. На каждой он – маленький, грузный, с хитровато ухмыляющимся кавказским лицом, прищуренными глазами, свирепыми тараканьими усами, толстыми короткими пальцами и кривыми ногами, обутыми в щегольские хромовые сапоги…
Тьфу ты! Зачем Лаврентий сует ему эту дрянь? Занимает разведку какими-то глупостями.
– Государственный деятель – всегда мишень для злопыхательства врагов. Если на это обращать внимание, некогда делами заниматься…
– Но если источник злопыхательства внутри страны? Не лучше ли его перекрыть?
– На, забери свои фотографии. Что ты говоришь? Внутри страны? Какие у тебя доказательства?
– Доказательства? Давай сравним. Вот, прочти:
…Припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны.
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища…
Как видишь, карикатуры сделаны по прямой подсказке до мелочей: усы, голенища, даже пальцы. А по содержанию? – Берия быстро перебрал фотографии и протянул одну из них: Сталин был изображен склонившимся над огромной толпой людей; головы, которые возвышались над толпой, он срезал ножичком. – Видишь:
Как подковы кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него, – то малина.
И широкая грудь осетина…
– Слушай, Лаврентий, стихотворение-то про тебя: осетины и мингрелы – это же почти одно и то же!..
– Ай, Coco, ты вечно шутишь… Знаешь ведь, что мингрелы с осетинами не имеют ничего общего. Скорее…
– Ладно, ладно. Не хотел тебя обидеть. Напомни, кто написал эту гадость?
– Это давняя история… Кстати, его тоже защищали… Те, кого вчера защищал Жданов: Ахматова, Пастернак.
– А-а, припоминаю… Как его?..
– Мандельштам.
– Да-да. Где он сейчас?
– Сейчас его уже нет в живых. В 1938-м был осужден Особым совещанием по 58-й. По болезни застрял на пересылке под Владивостоком… Где и скончался в том же году.
– Ну что ж, надо повнимательнее присмотреться ко всем этим грамотеям, чтобы исключить циркуляцию антисоветских пасквилей внутри страны, а тем более их пересылку за границу… Лучше вообще исключить связь этих людей с заграницей. Только осторожно. Ты меня понимаешь. Сейчас не такое время… Так что без спешки…
Поскребышев отметил, что на сей раз на губах Берии играла отнюдь не наигранная довольная ухмылка.
38
На Рождество приехала мамина подруга двадцатых годов Надежда Яковлевна. Она гостила у них четыре дня, сегодня ночью уезжала, и только сейчас мама впервые спросила у нее об Осипе Мандельштаме.
– Последнее, что мы от него имели… Катюша, подай, пожалуйста, вон ту сумочку…
– Эту? – Катя подала сумочку и вновь забралась на диван, подобрав под себя обе ноги и ухватив на руки Кампанеллу.
– Последнее, что мы получили, была вот эта записка: «Я нахожусь – Владивосток, СВИТЛ[17], 11 барак. Получил 5 лет за к.р.д.[18], по решению ОСО[19]. Из Москвы из Бутырок этап выехал 9 сентября, приехал 12 октября. Здоровье очень слабое. Истощен до крайности…» Ну вот… там дальше… да, вот еще: «Очень мерзну без вещей… Здесь транзитный пункт. В Колыму меня не взяли. Возможна зимовка…» Спрашивает брата, жива ли я. И всё…
