Если же говорить об археологических экспедициях, то легкой и безопасной эту работу никак не назвать. Это ведь только кажется, что достаточно нанять землекопов, те выроют траншею, а дальше остается только поднять на свет божий сокрытые в земле драгоценности.
На самом деле раскоп шутить не любит. И если на других объектах допустима палаточная романтика и песни под гитару у костра, Херсонес находится на территории города. Тут палатки не поставишь, костры не разведешь. Жить приходится в разбитых сараях, в которых в зимнее-весеннее время кого только не побывало. И чего они только после себя не оставили. В смысле мерзости всякой от щедрот «душевных» – бутылок, окурков, презервативов… бр…
Подъем в пять утра, организация людей на работу. Поваляться, доспать не получается, упустить благодатные утренние часы, дальше солнце все равно не даст работать. Много времени и сил приходится уделять элементарной технике безопасности: под ногами холодные камни, земля, ледяные грунтовые воды, а над головой – безжалостное солнце.
– Из нашей экспедиции, по крайней мере, трупы ни разу не увозили. Из других увозили, – замечает Андрей Валентинович. – Копали главным образом в Херсонесе. Слои позднеантичные и средневековые. Раскопали дом епископа пятого века, только-только крестили Херсонес. Нашли навершие епископского посоха слоновой кости с надписью «Епископ Христов, раб Божий». Самая ранняя епископская находка на территории бывшего СССР.
Находили много надгробных надписей. У греков и римлян был очень жесткий порядок оформления надгробий. У греков, например, должно значиться имя покойного и имя отца, могли портрет вырезать, рисунок. И «хайре» – прощай. И тут Андрей Валентинов откапывает плиту, на которой всего одно слово: «Каллой», если перевести на русский – «Прекраснейшей». Загадка.
Начав ездить на раскопки регулярно, Андрей Валентинов часто простужался, болел, и так продолжалось до тех пор, пока знакомый не вылечил его при помощи биополя. Экстрасенсорика как раз входила в моду. Научившись немного работать с полем и постигнув несложную науку Джуны Давиташвили, он научился сначала вылечивать себя, а затем уже более уверено помогал другим членам экспедиции.
Пытаются экстрасенсорными методами определять, что находится под землей, но это редко когда получается. «…Экстрасенсорное исследование археологического памятника сугубо сомнительно из-за крайней субъективности оценок. Категории “тепло” – “холодно” и “светло” – “темно” могут означать все, что угодно. К тому же, результаты заведомо невозможно проверить, по крайней мере в ближайшие годы…»[50].
Херсонес познал многих «магов» и «колдунов», которых привлекает близость древних руин. Говорят, будто Херсонес сам по себе большая аномальная зона, в которой скоплена энергия. Поэтому туда то и дело наведываются желающие «подзарядиться» «…от развалин и от Луны. “Лунники” чаще всего собираются возле храма Св. Владимира. Что интересно, “подзаряжаются” они чаще всего не в обычной позе адорации (левая рука вытянута вперед, правая согнута в локте, ладони прямые), а в позе “немец под Москвой” (обе руки вверх, полусогнутые, пальцы почти прижаты к ладоням)»[51].
Странно бывает наблюдать, но это тоже часть процесса. Для Андрея Валентинова археологические экспедиции – это не только рюкзаки, поезда, старая гвардия «копателей». Прежде всего, это осмысление того, что копаешь, большая часть жизни.
У него даже кандидатская диссертация косвенно связана с проводимыми раскопками: «…копаем хоть и Черное море, но северный берег, а у меня диссертация по южному Причерноморью – северу нынешней Турции, материал не поднятый, целина, поле непаханое. Интересно! Тем не менее, материал близкий, присутствует ощущение той эпохи, так что и раскопки в Херсонесе Таврическом, и поиски по библиотекам и хранилищам – в результате все ушло в одно русло». Часть материала с раскопок способствовала появлению научных статей, часть благополучно перетекла в романы, и еще пласт находится в записных книжках, которые рано или поздно, хочется надеяться, будут расшифрованы писателем.
Две реки – научная и фантастическая – составляют повседневную жизнь Андрея Валентиновича Шмалько, писателя Андрея Валентинова. Повсенощную же жизнь наполняют сны:
«…Вот, скажем, Киев. Мне Киев стал сниться, когда я в нем еще не бывал. Да и не знал я, что именно Киев, я во сне почти никогда не слышу названий… Так вот, вижу я костел, приметный такой. Типичная псевдоготика конца XIX века. Огромный – и весь в лесах. Мне он часто снился, даже интересно стало. Обошел я кругом, во сне, конечно, осмотрелся. А там целый квартал такой готики. Дома трехэтажные, окна стрельчатые. У нас похожие на Московском проспекте есть, их немцы пленные строили. Я еще удивлялся, отчего такое снится? А потом в 1987-м попал в Киев – и надо же! Улица Красноармейская, костел бывший, где теперь органный зал. И дома точь-в-точь! И что самое любопытное – все только что отремонтировано. Значит, когда костел мне снился, он и был в лесах!..»
На вопросы о личной жизни Андрей Валентинов обычно отвечает, что своей жизнью вполне доволен. Женат, и если лет десять назад в автобиографии, размещенной на многих сайтах Интернета, он писал о своем любимце – наглом, но благородном голландском кролике по имени Лайон, с которым они по очереди воспитывали друг друга… сейчас… после смерти ушастого приятеля, Андрей Валентинович принялся за воспитание крольчихи со звучным именем Дана Кристина. Он все так же любит хорошие книги, море, горы… продолжает разводить кактусы, в его коллекции есть весьма старые, уважаемые экземпляры, если не те самые, которые он приносил домой еще в восьмом классе, то точно их детки, из тех, что отделились от своих колючих родителей, самыми первыми поселившись в цветочных горшках недалеко от места собственного рождения. Некоторое время назад домашняя оранжерея пополнилась двумя пальмами, подаренными друзьями…
«…Жалко, ни разу не пришлось убегать по небу. Самолеты “здесь” летают очень редко, а самому подняться в воздух удается не всегда. Теперь я, наверное, не смогу взлететь. А если и смогу – зачем? Погоня кончится, а в небе сегодня делать нечего, налетался в прошлый раз»[52].
Часть третья
Сергей и Марина Дяченко
О полетах во сне и наяву
Я поднимаюсь к небесам, и моя тень лежит в скалах, маленькая, как зрачок мышонка…
Я опускаюсь на землю, и моя тень встречает меня, как мой брат…
Марина и Сергей Дяченко; роман «Ритуал», 1996 г.
Она подошла к окну. Рванула на себя створки. Задребезжало стекло. Полетели на пол желтые полоски поролона. В комнату ворвался весенний холодный воздух, до рассвета оставалось всего пару часов. Ни о чем не думая, а только желая дышать, двигаться, жить, Сашка взобралась на подоконник. Протиснулась в узкую раму. Примяла рассаду в цветочном ящике. Оттолкнулась – и взмыла.
