Он возвратился в город. Один. Без денег. Без друга. Без товарищей. Без единого человека, с которым мог бы поговорить. Когда он украл мои чемоданы, судьба моя была предрешена. Когда же мне удалось их возвратить, положение переменилось — уже не в пользу его. Часов пять он ходил по улицам, охваченный страхом и дрожа от ужаса, в поисках человека, которому мог бы выплакаться в жилетку…
Я же в это время лежал на широкой софе в своей новой квартире в тепле и уюте, сытый и довольный, и читал в покое историю об убийстве и трупе в реке Гудзон. Радио передавало сентиментальную танцевальную музыку. Глен Миллер, подумал я. Свет от ламп падал ровно и спокойно, не раздражая глаза и нервы. Шторы на окнах я задвинул. Я был один, и это радовало меня.
Я представил себе положение Билли. Мне стало даже жаль его. Пойти в полицию он не мог. Как долго он продержится, пока его не задержат? У него в кармане, наверное, еще тысячи- три долларов. Если проявит осторожность и сообразительность, то сможет скрыться. Но я знал точно, что Билли не обладал ни тем, ни другим. Какое-то время я мог еще работать спокойно. Когда же его схватят, наступит конец. Два-три дня с ним, вероятно, ничего не случится, как и со мной. Если только он из мести за мой реванш с чемоданами не направил ищеек по моим следам…
В этот момент Эдвард Грин умер. Встав, я достал из кармана документы, пошел на кухню и сжег их: у меня в запасе было достаточно имен и профессий.
Завтра я направлюсь к мистеру Брауну, доверенному лицу абвера. А послезавтра смогу, может быть, встретиться с нужными людьми с атомного объекта. Лишь бы Билли до того времени не арестовали. Может, надо попытаться его найти? Мне следовало бы его пристрелить, размышлял я. На него нельзя положиться: в случае чего он предаст меня. Если я его обнаружу, то ему не будет никакой пощады. Любой военный трибунал подтвердит правильность моих действий…
Я тут же попытался избавиться от этих мыслей. Начитался криминальных романов! Достал из книжного шкафа какую-то книгу, но тут же положил ее назад. Затем нашел бутылку виски и налил бокал.
Потом вновь улегся на софу. На сегодня хватит. Передача музыки окончилась. Пошли последние известия и сообщения с театра военных действий. Дела Германии были плохи. Естественно, краски сгущались, когда говорилось об этом. Мне не хотелось верить, что для моей страны война проиграна, хотя об этом знал весь мир, включая и меня самого.
После передачи последних известий вновь началась трансляция музыки. «Час в Париже», — объявил диктор. Заиграл оркестр. Я наслаждался музыкой, квартирной обстановкой, виски…
Вдруг мне будто что-то послышалось. Нервы? Но нет. Раздались какие-то непонятные звуки, затем шаги и шорох у двери. Вот кто-то вставил в замок ключ.
Я тут же вскочил, выхватил пистолет из кобуры, висевшей у меня под мышкой, и снял с предохранителя. Одним прыжком занял позицию, чтобы первым увидеть входившего. Что делать, если их будет несколько человек?
Дверь открылась. Держа палец на спусковом крючке, я стоял не шевелясь.
В комнату вошла женщина. Молодая блондинка. Увидев меня, она сначала перепугалась, затем засмеялась.
Она была высокого роста, одета в широченное пальто бежевого цвета, схваченное в талии поясом. У американок, как я заметил, были, как правило, крепкие нервы. Она не закричала, не убежала, а засмеялась.
— Вы играете в индейцев? — спросила она.
В подобные минуты почему-то запоминаются все мельчайшие подробности. Черты ее лица буквально врезались мне в память: высокий выпуклый лоб, тонкий нос, маленький рот с подкрашенными губами, длинные волосы, свободно падавшие на плечи.
Уставившись на девушку, я пытался сообразить, как незаметно спрятать пистолет, который я держал в руке.
— Как вы сюда попали? — спросил я.
— То же самое я хотела бы спросить у вас, — ответила она.
Закрыв за собой дверь, она сделала несколько шагов в комнату. Она так естественно и грациозно держалась на высоких каблуках, будто бы с ними и родилась.
— Я друг Пауло Санти, — объяснил я.
— А я его приятельница, — произнесла она.
Наконец мне удалось спрятать пистолет в карман. По радио целую минуту раздавалась барабанная дробь: видимо, барабанщик демонстрировал свое искусство. У меня же у самого голова от этого сделалась как барабан.
— Пауло предоставил мне свою квартиру на несколько дней, — продолжил я. — Он уехал.
— Ничего страшного, — молвила девушка. — У него наверняка несколько ключей. Один из них он дал и мне. У меня дома идет ремонт и сильно пахнет краской, чего я не переношу.
— Меня зовут Джек Миллер, — представился я.
— Джоан Кеннет, — назвала она себя.
— В таком случае я, естественно, уйду, — сказал я. — Не буду вам мешать.
— В мире есть еще кавалеры… А чего вы вздумали бежать? Ведь в квартире несколько комнат, не так ли?
Я молча кивнул в ответ. Девушке, видимо, понравился мой такт. Ей было невдомек, что я беспокоился не столько о ее чести, сколько о своем задании.
— Нет ли тут чего-нибудь выпить? — спросила она.
— Вон на столике стоит бутылка виски. Если бы вы пришли на полчаса позже, то вам пришлось бы пить молоко.
— Я всегда прихожу вовремя.
Она сняла пальто, пошла в ванную и вернулась через две минуты назад.
— Я расположусь в спальне, — предложила она. — А вы оставайтесь в гостиной. Включите только радио немного погромче. Это Томми Дорси, если я не ошибаюсь. А вам он нравится?
— Конечно.
— Нам вдвоем будет весьма уютно. Или же вы все еще настроены уйти?
— Вовсе нет.
— Вот и хорошо, — резюмировала она. — А сейчас пойдем на кухню, вы мне там поможете! Или вы не голодны?
— Голоден, не голоден, но отсутствием аппетита не страдаю.
Мы стали готовить гамбургеры. Они получились довольно вкусными. Мы обнаружили несколько бутылок пива и допили оставшееся виски. По радио передавали музыку и песни Томми Дорси, Гленна Миллера и Луи Армстронга. Время от времени музыка прерывалась, и голос диктора вещал, сколько тонн смертоносного груза сброшено на города Германии.
— Война скоро кончится, — произнесла Джоан. — Слава Богу!
— Да, — поддержал я ее.
— А вы были солдатом?
— Да, морским офицером.
— Мой брат тоже. Но он погиб… В Перл-Харборе. В самом начале войны.
— Черт бы побрал этих японцев! — сказал я. Мы закурили.
— А здесь довольно уютно, — проговорила Джоан. — Я не люблю сидеть по вечерам в питейных заведениях. Но не люблю и оставаться одной.
174
— Это и мой настрой.
— А вы — не американец.
При этих словах я даже вздрогнул. Уют и благодушное настроение сразу исчезли. Я почувствовал тревогу. Уж не агент ли она ФБР? Очаровательная приманка? Предвестница палача?
