Мою идею он не одобрил, так как тоже не желал пролития человеческой крови. В своё время Джамиль стал невольным участником межнационального конфликта в Душанбе, когда в конце перестройки там к власти рвались таджикские националисты. Как татарин под раздачу попал и он и чуть было там не погиб. Приняв участие в боевых действиях, позже он всей семьёй был вынужден эмигрировать сюда, — в центр России, оставив в Душанбе свою квартиру. Теперь Джамиль восстанавливал потерянное, вкладывая всю душу в строительство личного дома и материальное обогащение своей семьи. Новые вооружённые разборки помешали бы свершению его планов.
Понимая, что он по крайней мере не является моим союзником, я больше не заводил с ним разговор на эту тему, в дальнейшем делая вид что всё остаётся в стадии пожеланий, а не конкретных дел. Последующий ход событий показал правильность такого подхода, — Джамиль сообщил о нашем разговоре работникам шестого отдела, но там быстро не сообразили, посчитав мою затею несерьёзной. Если бы они хотя бы провели со мною упредительную беседу, то нападение было бы сорвано.
Дату нападения сам для себя я уже давно определил на 9 апреля, в ночь с пятницы на Великую Субботу, когда в Иерусалиме должен сходить благодатный огонь. За два дня 7 апреля я объявил её своим людям, и они сразу же пошли в отказ. Когда речь шла об абстрактной возможности нападения на ментовку, то это не вызывало у них чувство страха. Теперь же, когда надо было делать конкретное дело, было видно в какой сильной степени ими овладел испуг. Они и меня стали уговаривать отказаться от моей затеи. Однако их слова во мне породили только чувство гнева. После того, как я сам только что их уговаривал идти на смертное дело, мой отказ выглядел бы как крайнее проявление трусости. Я имел бы право пойти на попятную, если бы остался один. Но Евгений остался твёрд в своей готовности идти со мной до конца.
С одной стороны своим малодушием они поставили под сильное сомнение успех операции. А с другой я вдруг обрёл спокойствие, так как теперь мне не надо было полагаться в опасном деле на неуверенных в себе людей и отвечать за их жизни.
8 апреля в Чистый Четверг мы с Евгением, как положено в этот день затопили баню, которую только недавно мать поставила на своём участке, попарились и помылись в ней. Настроение было предпохоронное, как будто мы сами себя омывали перед положением во гроб. Ощущение близкой смерти я не чувствовал, но ум отказывался понимать как её можно миновать в нашем случае.
После бани зашли в вагончик к моим охранникам. Они ещё раз попытались отговорить нас от задуманного. Я их спросил:
— Вы чувствуете близость своей смерти?
Они ответили:
— Нет.
Я сказал:
— И я не чувствую. Неожиданной смертью обычно умирают нераскаянные грешники, которым я себя не причисляю. Если мне суждено было бы скоро умереть, то думаю Бог бы не скрыл этого от меня. Однако вы молчите, — в конце добавил я из опасения что в последний момент они могут проболтаться и сорвать операцию.
Охранники пообещали молчать. Неожиданно Евгений их спросил:
— Умеет ли кто из вас подстригать? — и изобразил руками какая ему нужна стрижка, — получалось нечто похожее на стиль главного героя из фильма «Командо», которого играл Арнольд Шварцнеггер.
Меня удивила и в очередной раз озадачила его явно неуместная просьба. Серьёзность момента не соответствовала его чисто ребяческому желанию. Волосы на голове у него и без того были короткие и я отговорил его делать стрижку.
Припомнилось как несколько дней назад я с ним сделал ночную ознакомительную поездку в милицию. Когда мы были уже около РУВД он спросил:
— А что мы будем говорить когда зайдём?
В интонации его чувствовалась неуверенность.
— Говорить буду я, а ты просто смотри по сторонам и знакомься с обстановкой, — ответил я ему.
Дверь в РУВД не смотря на ночное время была не заперта. Мы преспокойно зашли в помещение и я спросил близстоящего за стеклом сержанта:
— Скажите, сегодня Мусикаев работает?
Не повернув ко мне лица, он как будто чего-то испугавшись, сделал шаг назад и скрылся от меня за занавеской. У пульта сидел пожилой майор и разговаривал по телефону. Я громче повторил ему свой вопрос. Он повернул ко мне своё красное недоумённое лицо и, зажав трубку рукой, неправдоподобно подобострастно ответил, что сегодня не его смена. Я развернулся чтобы выйти на улицу и посмотрел на стоящего сзади Евгения. Его лицо было бело от страха, как будто прямо сейчас ему предстояло умереть.
Занимаясь поисками людей для воплощения в жизнь задуманной мною акции, я часто заезжал домой к Николаю Дубровину, жителю села Тубосс. С ним у меня произошли сильные идеологические разногласия по методу ведения войны против жидовской власти, суть которых мне необходимо поведать читателю. Но для начала мне надо рассказать о самом Николае как о человеке.
Когда я уже воцерковлялся, одна из моих работниц мне сообщила, что в селе Тубосс живёт верующий москвич, который хочет продать нам в трактир выращенную на своём огороде капусту. Я дал согласие, он привёз капусту и так мы с ним познакомились. Коля пригласил меня к себе домой и я с удовольствием принял его предложение. Он мне был интересен как человек, а также представлял интерес его опыт переселения из города в сельскую местность, так как и сам был переселенцем.
Село Тубосс находится в труднодоступной местности. Оно расположено на берегу двух озёр, а кругом находятся многочисленные непроходимые болота, соединённые протоками. С внешним миром село соединено одной единственной отсыпанной песком дорогой, которую после сильных дождей или весенней распутицы необходимо восстанавливать, иначе она становится недоступной для легкового автотранспорта.
В дореволюционное время Тубосс был богатым многолюдным селом где кипела жизнь. Его крестьяне разводили скот, сажали хлеб, растили фруктовые сады, занимались рыбной ловлей в прилежащих озёрах. В селе имелась своя маслобойка, мельница, кузница и прочие необходимые для самодостаточной жизни мануфактуры. Не далеко от Тубосса стоял женский монастырь. Когда крестьяне решили построить каменную церковь в селе, специально для этого они сделали кирпичный завод. По окончании строительства церкви завод закрыли за ненадобностью. Они не стали производить кирпич для личных домов и сараев, не стали им мостить центральную улицу села, которая до сих пор в распутицу больше напоминает непроходимое болото. Таким образом крестьяне показали, что их предпочтения лежат в области вечного духа, а не в мещанской устроенности земного бытия. Западному человеку подобное пренебрежение комфортом кажется варварством, но на самом деле это другой, более тонкий и разумный подход к жизни. То что русский природный человек обладал не худшими чем западный обыватель способностями в технических областях, служат доказательством эти самые сельские церкви, — довольно-таки сложные в архитектурном отношении сооружения.
