После революции церковь наполовину разрушили. В результате проводимой в стране политики укрупнения колхозов и закрытия неперспективных деревень, Тубосс обезлюдел и превратился в место паломничества рыбаков и охотников.
Колин дом находился в центре села. Жил он в нём всей семьёй: с женой и двумя сыновьями. Старшему Ивану тогда было 15 лет, младшему Петру 12. Была ещё старшая дочь, но она жила в Москве, где училась на художницу.
Николай со своими домочадцами встретил меня очень радушно. Как только я приехал они сразу принялись накрывать стол всем чем были богаты. Пока происходила ознакомительная суета, я рассматривал внутреннее убранство дома и самих хозяев.
Первое что бросалось в газа это их простота в общении. Но удивляли грязь и бардак царившие в доме. Некрашеные полы уже давно не подметались. По углам комнат и коридора валялись всякие инструменты и запчасти от авто и мототехники. На обеденном столе, сколоченном из досок, лежали обрывки старых газет, виднелись разводы от пролитой еды, валялись хлебные крошки. По углам стояли грязные обшарпанные диваны и кровати, не знающие чистого постельного белья. Нечто похожее бывало у меня, когда я только переехал из Москвы в село Коломно. Но я то жил один, — сам себе готовил еду, стирал, ремонтировал технику, следил за скотиной и делал прочие дела по быту, и до уборки в доме у меня часто не доходили руки. И то до такой степени бардака я никогда дело не доводил. А тут жила целая семья, все здоровые, не пьющие и к тому же верующие.
Под стать убранству дома были и сами хозяева. Все они ходили в старой давно не стиранной рабочей одежде. За волосами на голове и бороде Николай совершенно не следил, и они у него торчали во все стороны как у лешего. Зимой Николай иногда по простоте и из чисто спортивного интереса выходил на улицу встречать меня с босыми ногами, а отправляясь в Москву он одевал рваные заштопанные валенки и со стороны могло показаться что перед вами стоит опустившийся бич. Я сам не люблю изысканно модно одеваться, но такое откровенное пренебрежение правилами опрятности в одежде служило соблазном для некоторых знающих его людей. С глазу на глаз они спрашивали меня:
— Сань, чтобы быть православным я тоже должен босой ходить по снегу и одеваться в грязную одежду? — имели в виду они Николая.
Но как собеседники Николай и его жена Евгения оказались очень интересными людьми. Оба они имели высшее образование и в отличии от меня уже давно пришли к вере.
Коля поведал мне свой путь в Православие. Когда Горбачёв начал проводить свою перестройку, то он уже тогда понимал суть происходящих в обществе процессов с позиции русской религиозности. В Сергиевом Посаде у него были единомышленники казаки, с которыми вместе он начинал борьбу с демократами и сионистами. Во главе казаков стоял атаман — отставной офицер советской армии Турухин Павел Киприянович. Казаки по своим убеждениям были горячими монархистами и не одобряли политику, проводимую в этой области высшими церковными властями во главе с Алексием Ридегером. По этой причине Николай разошёлся с казаками, он мне объяснил своё решение такими словами: «Я должен был идти с казаками или остаться в церкви, и я выбрал второе». Позже Николай дал мне телефон и адрес Турухина, и я несколько раз к нему ездил в Сергиев Посад. В нём я нашёл близкого себе по убеждениям человека. Возрастом как и Николай он был старше меня лет на восемь. Кроме атаманской работы Павел Киприянович успешно занимался предпринимательством в той мере, в какой это возможно национально мыслящему человеку при сионистском правительстве.
Порвав с казаками, Николай уехал в глухую Тверскую деревню Тубосс, где уже давно купил себе дом. Здесь он, подражая героям писателя Лескова, зажил жизнью крестьян позапрошлого века. Он построил вместительный сарай для скотины, а вместо крыши над ним возвёл стеклянную теплицу, чтобы теплом, исходящим от коров, обогревались растения. Он принципиально предпочитал лошадь трактору, не без основания считая её более выгодной на многих видах работ. Скотина его вела полудикий образ жизни, и вечерами Николай частенько бегал по лесным потаённым чащобам, чтобы на ночь загнать её в сарай.
Уйдя от мира он не держал дома ни радио, ни телевизора. Своих детей он обучал дома сам или это делала его жена по учебникам и книгам. Но ребята в отличии от отца тянулись к технике, и им было в удовольствие поковыряться и погонять на мотоцикле, на отцовском «Москвиче» или купленном им в совхозе гусеничном тракторе. В свои молодые годы в технике они разбирались лучше отца и вполне могли произвести капитальный ремонт двигателя.
Как с верующим и неординарным человеком мне было интересно с Николаем, и я часто в свободное время приезжал к нему домой для бесед, засиживаясь за чашкой чая далеко за темно. Он многое знал и меня увлекали его рассказы по религиозной истории, о духовном опыте подвижников благочестия, о жидах, захвативших власть в стране.
Позже вместе с ним мы организовали восстановительные работы в Тубосском храме, чтобы предохранить его от окончательного разрушения. Я завёз необходимые строительные материалы: щебень, песок, кирпич, цемент, доски; пригнал технику и своих рабочих. И в течении нескольких выходных мы вычищали её от хлама и мусора, а потом восстановили одну из полу разрушенных стен и зацементировали полы.
Но со временем я заметил, что в Колиной семье не только нет мира, но даже идёт очень ожесточённая война. Видимым следствием этой войны как раз и был тот хаос и беспорядок, царивший в их доме. По каким-то внутренним причинам жена отказывалась признавать его главенство в семье, хотя такое поведение женщины в разрез шло с учением церкви. Дети в семейном конфликте зачастую придерживались стороны матери. Иногда одна, а иногда вместе с детьми она уезжала от Николая домой в Москву, оставляя его одного в деревне.
Коля любил жену и не имел других способов призвать её к порядку, кроме как вести с ней бесконечные идеологические споры о том кто из них не прав. Для этой цели он даже вербовал батюшек и духовных отцов. Но всё было бесполезно, — Евгения имела своего духовного отца в Москве, — настоятеля храма Николая Чудотворца в Пыжах священника Александра Шаргунова, который придерживался её стороны. Коля даже ездил к нему ругаться, считая, что он разбивает их семью. Страдая, Николай даже сделал попытку уйти в Иверский мужской монастырь, но там его не приняли.
На мой взгляд они оба были не правы, но большая вина лежала на главе семьи. Он имел право силой восстановить порядок, если жена отбивалась от рук и пыталась уйти из-под его влияния. Но из-за своей мягкотелости Коля не мог решиться на такой решительный поступок. Видя в нём отсутствие мужественности и дети начинали пренебрегать им выходя из-под его контроля. Это была его человеческая трагедия, попущенная Богом за его интеллигентский рассудочный подход к вере. Своим безволием он мучил себя, жену и своих детей.
