Если капитализм не стремится испытать финансовый кризис, денежный дефолт и безработицу, жестокость должна быть легализована.
Так, к примеру, было сделано в России.
Когда, в июле 2000–го года, я уехал из России, Минимальный Размер Оплаты Труда в МЕСЯЦ, был установлен законом в сумме 132 рубля. 132 рубля это, в пересчете по банковскому курсу сегодня, составляет 3.5 евро в МЕСЯЦ. Вот это и есть узаконенная жестокость. Вот это и есть узаконенная эксплуатация.
Государству нужна легализованная эксплуатация такого рода. Растущий Минимальный Размер Оплаты Труда — это растущая безработица, это кризис бюджетной системы страны. Рабочий класс должен получать мало, чтобы государство не обанкротилось. Активизация профсоюзного движения за права рабочих — это тихая, бескровная революция без единого патрона. Эта не стреляющая революция убивает капитализм изнутри, как червь точит яблоко.
Когда в 1880 году в Америке образовалась профсоюзная организация «Рыцари Труда», они тогда не знали, что в результате их усилий уже в 1960 году промышленники начнут выводить своё производство за пределы страны, туда, где рабочая сила стоит дешевле. В результате вся индустрия Америки окажется в Китае. Америка лишила себя рабочих мест. Этого добивались профсоюзы?
В 2000–ом году в Ирландии было 700 грибных ферм. В 2007–ом осталось всего лишь 70. Прогрессивная работа профсоюзов по увеличению МРОТ, привела 630 ферм к банкротству. Кому от этого стало лучше?
Эксплуатация нужна государству. Но почему я должен страдать от этого?
ПОЧЕМУ Я?
Кого‑то интересует моя жизнь, мой мир?
Мой мир это вагончик, гниющий, несмотря на то, что я в нём живу. Мой мир, это освещённая лунным светом извилистая дорожка на ферму. Мой мир, это десять туннелей без окон, как в склепе. Мой мир, это десять туннелей с грибами, бледными, как лик смерти. Мой мир, это редкие глотки свежего воздуха, в тот момент, когда я выскакиваю с ведром грибных обрезков опростать ведро. Что я тут делаю? Я хочу быть рабом своей жены, своей любви. Я хочу быть слугой своих детей. Я хочу их любить.
Что я тут делаю? Папа прав. Те люди в Москве, правы — я предатель.
Да. Точно, я предатель. Я предал родину, покинув её.
Я предал маму, оставив её.
Я предал своё образование.
Я предал учителей, которые в меня верили.
Я предал собственные идеалы.
Я предал два мандарина из моего детства.
Я предал солдат, которые не вернулись с кровавых полей Великой Отечественной. Я предал солдат, которые освобождали нашу страну от захватчиков, ДЛЯ МЕНЯ! ДЛЯ МОЕГО БУДУЩЕГО!
Я как нацистский солдат, коваными сапогами иду по могилам предков. Своим предательством я втаптываю память о самоотверженном подвиге дедов в дорожную грязь.
Я дважды оборвал свою пуповину. Первый раз при рождении. Второй раз, когда покинул родину. Первый раз был во имя жизни. Второй раз во имя смерти — я умер для свой родины.
Неужели у меня не было иной возможности реализовать себя? Было, я просто испугался временных трудностей.
Неужели предательство, это единственно возможное решение? Нет, не единственное, но самое опрометчивое.
Мне бы уехать. Всё бросить бы, но как я буду смотреть в глаза тем, за чьи жизни я в ответе. Что я скажу голодным детям своим? Извините, у вашего папы кишка тонка, он не смог убирать грибы?
Я должен быть для них героем. Я должен стать непререкаемым авторитетом. И я буду, буду! Пусть меня назовут предателем, у меня есть своя правда. Я честно зарабатываю свой хлеб. Родное государство кинуло меня, выплачивая за работу 1 доллар в день. Надо ещё разобраться кто тут предатель.
Надо разобраться… ведь неспроста же, я, теряя самообладание, метался между офисами московских агентств, оформляющих фальшивые документы, лишь бы человек имел возможность уехать на ЛЮБУЮ работу в Америке, Англии или где то ещё, неспроста же я написал тогда это стихотворение:
В механизме людей и людишек,
Стали туго затягивать гайки,
Повышая лимит на излишек,
Сокращая размер бедной пайки.
Зажимают нас шайбой неровной,
Чтоб занозы больнее вонзались.
Молотком по макушкам, любовно,
Бьют, чтоб выше не поднимались.
И я чую, как грани стираются,
И труднее нам в гнёздах вращаться.
Затянуть нас потуже стараются,
Но стремление есть упираться.
Направление нам уготовано,
Не хочу покориться судьбе.
Знаю я, что резьба будет сорвана,
И завертится, не по резьбе!
— Александр, у нас предстоят выборы в местные органы самоуправления. Выборы в местный совет, ты должен голосовать! — давит Падди на моё политическое сознание.
— Должен, значит, буду.
— А за кого ты будешь голосовать, ты уже знаешь?
— Ещё нет, ты мне подскажешь, за кого стоит?
— Александр, я скажу за кого голосовать, — вмешивается в разговор Шинейд. — Голосовать надо за того, кто даёт бедным людям дома!
Падди опускает нас обоих с небес на землю:
— Александр, я скажу тебе за кого надо, за того и проголосуешь, ясно? И не вздумай хитрить, ты должен проголосовать за нашего человека, у нас с тобой не должно быть разногласий, тебе понятен мой намёк?
Его намёк мне весьма понятен. Я уже узнал цену моего с ним разногласия. Это называется: «Голосуй или проиграешь!»
Мне не понятна, только, формулировка, поданная моей подругой Шинейд: «Голосовать надо за того, кто даёт бедным людям дома».
— Скажи мне, Шинейд, как это понимать?
— У нас уже есть депутат, и если кому‑то нужно жильё, то он обязательно поможет. Вот за него‑то и стоит голосовать.
— Ага, понятно! Тот, кто уже является депутатом и имеет косвенное отношение к распределению социального жилья, спекулирует на доверии избирателей, пользуясь служебным положением. Понимешь, Шинейд, создаётся видимость всесильности депутата. Простые люди голосуют за него снова и снова, в надежде на поддержку личных интересов.
Избиратели надеются на получение от депутата того, что и так полагается им по закону.
— Ты, возможно прав, Александр, но говорить об этом всё равно бессмысленно.
— Почему бессмысленно, ведь можно голосовать и за другого кандидата, разве не так?
— Вот именно, что не так, Александр. Вот, к примеру, я буду голосовать за своего кандидата.
— Что значит «своего», он, что твой родственник?
— Нет не родственник, просто, мой дедушка голосовал за кандидата из одной и той же партии, всегда! Мой отец, также, неизменно голосовал за эту же партию, иначе, его отец поколотил бы его, вот и я, по семейной традиции, также, голосую за эту же партию! Теперь понятно? У меня нет вариантов, у меня нет выбора! Мой выбор предрешён традицией моей семьи.