Так мы говорили, целиком погрузившись в свои проблемы. Слегка коснулись темы брака. Я сказал, что прежде чем изменить жене, сообщил бы ей об этом. Опасное признание в том случае, если собеседница может стать этой несчастной жертвой. К Дж. я начинаю чувствовать настоящую нежность, она нужна мне. Иногда моментами я вижу ее некрасивой, непропорционально полной, с подчеркнуто еврейской внешностью, в разговоре с другими (со мной никогда!) она проявляет излишнюю горячность и аффектацию, что в сочетании с южным акцентом выглядит вульгарно. В другое время она сама нежность и романтичность, душа ее прекрасна, а тело желанно. Думаю, все по-настоящему прекрасные вещи обладают такой изменчивой природой, что в каком-то смысле и является их настоящей сущностью.
Прекрасный вечер слегка испорчен легкой, но постоянной болью в простате. В сексуальном механизме разболталась деталь. К черту тело!
1 марта
Холодный день, ослепительно солнечный, ясный как хрусталь, такой день бывает в горах; город переполнен людьми, всюду припаркованные автомобили, деревенские жители в темных костюмах — лучших, они надевают их только по воскресеньям. И все из-за la foire de la mi-carême[173]. Я ощущал смутное недовольство оттого, что все эти люди вторглись в мой город, меня раздражали все эти перемещения, голоса, толпы людей на улицах, переполненные кафе. Похоже на летний день — только без жары. А я ненавижу лето. Для меня оно равнозначно сенной лихорадке, дизентерии, другим недомоганиям, вялости, постоянной войне с собственным телом. Мое любимое время года — зима. Мне нравится, когда после обеда мир погружается во тьму. А Дж. сегодня все время повторяет: «Как красиво все вокруг, как будто пришло лето. Как я люблю лето!» Из кафе впервые выставили наружу столики. А я испытал смутное волнение, возмущение в сердце и животе.
2 марта
Джинетта. Этот уик-энд она проводит дома. Я скучаю по ней. До боли — мрачная перспектива. Примечательно, что без десяти шесть (ее поезд отправлялся в шесть) я выглянул из окна и увидел, как она далеко внизу, слева, пересекает сортировочную станцию. Скоро она скрылась из вида, но мой подход к окну не показался мне простым совпадением: ведь еще десять секунд — и я бы ее не увидел. Она ушла, и я почувствовал печаль. Но одновременно и радость, что есть о ком печалиться.
5 марта
Стиль. Вихляние стиля — один из главных моих недостатков. Перечитывая рассказ об Андорре, я вижу постоянную смену стилей, серию стилизаций. Я старался его выровнять, но тени Д. Г. Лоуренса и Джеймса все же маячили в отдалении. Теперь к ним присоединился Фолкнер. Тогда я задумался, такой ли уж это грех и, может, единство стиля совсем не благо. В отдельных эпизодах одинаковая тональность не всегда хороша. Каждое событие претендует на собственный стиль, который точнее всего его передает. Не вижу ничего плохого в том, чтобы писать, чередуя разные стили. Некоторые вещи лучше всего передаются с помощью техники Джойса, другие — Грина. Каждой серии эпизодов — свое выражение. Особенно наглядно это ощущается в искусстве. Я вижу это в живописи — к примеру, в картине, которую только что закончил. Пустынный пейзаж, предгорье, в отдалении город. На заднем плане по диагонали неясно вырисовываются облака. Все это нарисовано в более или менее реалистической манере. На переднем плане две кубистские фигуры в черном, белом и карминном цветах. И никакого диссонанса. В картине есть свои недостатки, но они не связаны с нарушением стилистического единства.
Джинетта. Она отсутствовала три дня. Приехав, пришла ко мне. Мы лежали на кровати, целовались. Чувствовали себя счастливыми. Потом пошли обедать. Внезапно она переменилась — стала молчаливой, угрюмой, замкнутой. Я безуспешно пытался вывести ее из этого состояния. Мне показалось, что она подыгрывает себе, и я высказал это вслух: в ней только шевельнулась печаль, она же разрешила ей заполонить всю себя — обычный мазохизм. Все равно что, споткнувшись, позволить себе упасть, объяснил я. Она возразила:
— Я никогда не подыгрываю себе.
Однако это свойственно всем, хотя, может, и не в такой степени, как мне. У меня не было сомнений, что она играет. И тут вдруг у нее на глазах выступили слезы. Да и сами глаза покраснели. Такой поворот событий заставил меня изменить взгляд на вещи. Я ей поверил и даже смутился при виде таких сильных эмоций. Она не захотела объяснить мне, что вызвало такой прилив горя, сказала только, что почувствовала себя страшно одинокой. Навсегда одинокой. Все это отдавало позированием, мне и сейчас так кажется. Но слезы-то были настоящие. Мы пошли к ее дому, и она хотела — или сделала вид, что хотела, — сразу же покинуть меня, я же убедил ее еще немного погулять. Вечер был холодный, безлунный, свежий. Мы направились в разбомбленный квартал Пуатье, бродили среди руин, стояли у железнодорожных путей. Есть что-то романтическое в ночных поездах, сказал я. Прошлись вдоль реки. Впереди по дороге пробежала крыса. Потом стояли на широком мосту, смотрели на звезды и на темную тихую воду. Казалось, город вымер. Ночь, морозная, искрящаяся, подсмеивалась над скучным земным существованием. Небо как будто таинственным образом ожило. Я показал Джинетте созвездия Ориона, Дракона, Пса. И меч Ориона, хотя, сказал я, на самом деле это его пенис.
— Кто так решил? — спросила она.
— Древние народы.
— Древние англичане, — прибавила она.
Не такие уж и древние: ведь я только сейчас уловил сходство и приписал его прежним поколениям. Но, разумеется, его замечали и до меня. Сходство с мечом не такое уж и большое. По мосткам мы вернулись в город, постояли молча у реки — она, уткнувшись в мое пальто, доверчиво, безмолвно. Таинственное, недоступное пониманию безмолвие. Мы потонули в некоем глубоком, благотворном и все же мучительном союзе. От времени никуда не деться, оно проходит. Мы пошли дальше. У какого-то забора, в тени, снова обнялись, потерянные, трогательные. Если б то были не мы, я прибавил бы: смешные. Двое обнимаются холодной ночью на пустынной улице. Но где бы вы это ни встретили, знайте: вы попали в святилище.
10 марта
Ржанки. Тихая теплая ночь, низкие облака. Тонкий прерывистый свист — странный, зловещий звук. Где бы я ни был, всегда его слышу. Сегодня вечером он почти испугал меня, показавшись чем-то сверхъестественным, демоническим, крадущимся ко мне. Ночью эти невидимые, летящие в темноте птицы — свидетельство иной Вселенной. У ржанок главное — их крик, очень тонкий, говорящий об одиночестве, отдаленный, сиротливый. Этот крик значительнее самой птицы. Птиц словно и нет. Только непрерывный тонкий свист. Кажется, сегодня летит много птиц. Думаю, некоторые отдыхают на крышах. Их передвижение на север происходит незаметно. Для ночных перелетов две причины: нет ястребов, людей. А может, и огней города? Не верю, что птицы, в отличие от людей, не имеют памяти.
