Однако, надо было говорить.
— Товарищи, — начал я, — солдаты-крестьяне одиннадцатой армии уполномочили меня заявить…
— Громче, громче, не слышно! — раздалось со всех сторон.
— Солдаты-крестьяне уполномочили меня… — резким фальцетом прокричал я.
— Не слышно!
— Солдаты-крестьяне… — уже начал басить я, — а в общем я прочту наказ.
И я по наказу прочел мою речь на первом Всероссийском крестьянском съезде.
Рядом, справа, за большим столом сидит целая дюжина стенографисток. Когда я начал читать наказ, то заметил, что стенографистки не записывают. Но как только окончилось мое чтение, одна из них протянула руку, чтобы забрать у меня читанный мною документ.
Во время чтения наказа я успокоился, пришел в себя и решил кое-что добавить от собственного разума. И уже громким голосом, слышным всей аудитории, сказал:
— Мы, солдаты-крестьяне, крестьяне-военные, требуем немедленно объявить землю общенародным достоянием. Немедленно изъять ее из владения помещиков и передать в ведение местных земельных комитетов. Только это мероприятие, произведенное немедленно, может успокоить настроение солдат, сидящих с винтовками в руках в далеких окопах.
Взрыв аплодисментов.
Аплодисменты еще более повысили мое настроение, и я хотел говорить еще, но Авксентьев зазвонил в колокольчик и, обращаясь в мою сторону, произнес:
— Ваше время истекло, товарищ.
— Я повторяю еще раз, — воскликнул я, — земля должна быть немедленно объявлена общенародным достоянием.
Еще раз слышу аплодисменты.
Сразу вышел в фойе, куда немедленно выбежали делегаты 11-й армии.
— Молодец, хорошо, здорово сказал! Посмотри, что, сейчас делается в зале заседания.
Взглянул в зал.
Ряд армейских делегатов других армий в партере выкинули несколько знамен с надписанными на них требованиями — объявления земли общенародным достоянием. Шум стоял невообразимый. Одни аплодировали, другие шикали, свистели, топали ногами. Кавардак был такой, что председательский колокольчик долго не мог успокоить эту разбушевавшуюся стихию.
Наконец, Авксентьев овладел собранием.
— Мы считаем, — заявил Авксентьев, — что здесь допущен демагогический лозунг. Объявить землю народным достоянием может только Учредительное собрание. Выставлять такие требования, а тем более выбрасывать знамена с подобными лозунгами — вещь недопустимая. Президиум вынужден будет сложить с себя полномочия, если сейчас же из партера не будут убраны знамена.
— Пусть складывает! — послышались со всех сторон голоса. — Какой же это съезд, который не может потребовать объявления земли всенародным достоянием? Долой президиум!
Авксентьев, бледный, непрерывно звонил в колокольчик, призывая съезд к порядку. Президиум решил объявить перерыв, призывая делегатов спокойно обдумать неосмысленные требования.
— Долой! Долой! — кричал зал.
Перерыв.
В фойе меня окружило несколько кряжистых мужиков.
— Как же вы можете провозглашать лозунг объявления земли общенародным достоянием? — настойчиво пристают они ко мне. — Ведь вот вы офицер, кажется, человек с понятием, а идете на поводу у низменных инстинктов. Надо, чтобы все-таки был порядок. Вот будет Учредительное собрание, оно рассудит, скажет, как, на каких условиях взять землю у помещиков, как уравнять землевладения.
— Словом, вы предлагаете: барин приедет, барин рассудит, — рассмеялся я. — Нет, господа, этот номер не пройдет. Землю надобно немедленно отдать мужику.
Почувствовав, благодаря пережитому напряжению, озноб во всем теле, решил поехать домой. Подойдя к трамвайной остановке, я от упадка сил не мог стоять, всего лихорадило. Подозвал извозчика, дал адрес на Васильевский остров.
Жена при виде меня испуганно вскрикнула:
— Что с тобой?
— Болит голова, нездоровится.
Она приложила руку ко лбу:
— У тебя сильный жар.
Она сбегала к квартирной хозяйке, взяла термометр, сунула мне подмышку и через десять минут констатировала:
— Температура сорок и две десятых.
Я заболел ангиной. Две недели пролежал я, съезд окончился уже без меня.
Денег осталось мало. Приглашать частного врача было не на что. Люся сбегала на съезд, сказала о моей болезни секретарю съезда Брусиловскому, получила от него записку к ближайшему врачу, который вскоре прибыл, осмотрел, прописал полный покой и различные лекарства.
Хозяйка говорит, что в Петрограде сильно свирепствует ангина.
Выздоровев, пошел в крестьянский совет. Съезд окончился, выбран ЦК Крестьянского съезда. В составе последнего образована специальная солдатская секция. Председатель Оцуп, старый эсер, никогда в армии не служивший. Он избран председателем только за свой продолжительный партийный стаж. От 11-й армии избран Грудин, делегат от специальных армейских частей.
Я познакомился с Оцупом, прося его дать мне поручение вести работы по пропагандированию идей Крестьянского съезда в армии.
— Вы член партии? — спросил Оцуп.
— Нет.
— А почему вы не запишетесь?
— Еще не осмотрелся, не знаю, в какую.
— Вы из крестьян? Я читал вашу речь. Вы настоящий эсер.
— Ну, положим, не совсем. А кроме того среди эсеров три течения. Есть левые, есть центр, есть правые.
— Левые — чепуха, — поморщился Оцуп. — Кто там у них? Камков со Спиридонихой. Неврастеник, истеричка.
— А центр кто возглавляет?
— В центре Чернов, я — много нас.
— Не хочется мне пока связываться с партией, так свободней.
— Нет, нет, нельзя. Это дело простое, если не понравится, всегда сможете выступить.
— Все же подожду.
— Думайте, не думайте, а вы у нас будете зарегистрированы. Пишите с фронта. Обращайтесь за помощью, если потребуется. Мы всегда будем вам помогать.
Я простился с Оцупом и на следующий день выехал на фронт.
Глава IX
Июньское наступление
Июнь 1917 года
До полка добрался без каких-либо приключений. В Тарнополе узнал, что полк находится на новой позиции, левее Хокулеовца километров на восемь, в Зборовском направлении, километрах в десяти правее от станции Езерно.
До Езерно доехал этапным поездом, а оттуда устроился на шарабане вместе с врачом 3-й дивизии Плавкиным.
За время моего отсутствия произошли перевыборы полкового комитета. Председателем теперь Блюм. Солдаты больше доверяют врачу, чем офицерам. Кроме Блюма, из офицеров в полковом комитете сохранились лишь Боров и Калиновский, как явно демократические в глазах солдат.
На следующий день вместе с Блюмом поехали в штаб дивизии.
