Сам Аун Сан занялся непосредственно армией. Теперь в ней было три тысячи человек. Три стрелковых батальона, минометный батальон, училище и штаб. И сотня японских советников.
Но зато на каждого из трех тысяч Аун Сан мог положиться как на самого себя. Армия была полностью в руках у такинов.
Присутствие японских инструкторов и наблюдателей имело и положительную сторону. Они знали свое дело, они умели воевать и учили этому бирманских солдат. Учиться было тяжело, но в ходе учебы заодно воспитывалась и ненависть к учителям.
Тридцать йебо были собраны Аун Саном в отдельный батальон. Решено было, что им следует заняться более тщательным образованием. Японцы согласились на это. Они полагали, что йебо, прошедшие суровую школу в Японии, надежнее тех офицеров, что вступили в армию в Бирме.
Сам Аун Сан часто ездил по стране, останавливался в деревнях, разговаривал с людьми, но почти не выступал с речами. На каждом собрании сидел японский агент. Трудно было сказать то, что думаешь, и в то же время не возбудить подозрений японского гестапо Кемпетаи.
Правда, иногда удавалось.
Однажды Аун Сан приехал в городок Чаунгон на Иравади. Ехал он по реке, и вести о нем далеко обгоняли катер. К приезду его в городке устроили большой пир и гонки на лодках в честь высокого гостя.
А когда гонки окончились, Аун Сан поблагодарил жителей города за прием и сказал потом:
— Я наблюдал сейчас за соревнованиями. И обнаружил интересную вещь. Стоит какой-нибудь лодке вырваться вперед, гребцы сразу перестают налегать на весла с прежней силой, хотя до финиша осталось еше немало. Они слишком рано успокаиваются. Следующей за ними лодке не стоит большого труда обогнать их, если они поднажмут как следует. Но происходит еще одна странная вещь. Лодка, которая отстает, тоже снижает скорость. Ее гребцы тоже успокаиваются, решают, что проиграли. Так обе лодки не спеша приходят к финишу, если, правда, их при этом не обгонит третья лодка. Я хочу предостеречь вас, мои друзья, от ошибок, которые делают гребцы в обеих лодках. Это очень плохая привычка — бросать борьбу при первых успехах или первых неудачах. Ведь только сильные и смелые, только упорные и постоянные заслуживают свободы, которая сама ни к кому не приходит.
Назавтра эти слова передавались из уст в уста, из деревни в деревню.
Аун Сан поражал японцев. Они не могли его понять. Например, возьмите Ба Mo. После того как Ба Mo получил видимость власти, он окружил себя пышным конвоем, конфисковал у перепуганных индийских купцов несколько автомобилей, устраивал аудиенции, как император, и даже заказал себе генеалогическое древо — от самого короля Анораты.
Аун Сан же не меняется. Все так же предпочитает мундиру клетчатые лоунджи и старенькую рубашку, сразу не поймешь, что это и есть бирманский герой, за которым любой из его солдат, да и вообще любой из молодых бирманцев, пойдет в огонь и воду. Если говорит, то говорит только правду, хотя при этом порой рискует поссориться с японцами. А если не хочет выдать себя, просто промолчит. И может молчать несколько дней подряд.
В Рангуне стал известен такой эпизод. У ворот заместителя Аун Сана стоял солдат. Солдат не столько охранял офицера, сколько ограждал его от многочисленных родственников и просителей, от монахов и прожектеров. В тот день на часах стоял солдат молодой, новобранец, который еще никого из начальства не знал в лицо, — приехал несколько дней назад из деревни и случайно попал в тот редкий день, когда записывали добровольцев.
Солдат видит невысокого человека в лоунджи, который идет, задумавшись, по дороге мимо дома и читает на ходу толстую книгу. Человек прошел было мимо ворот, потом вспомнил что-то, остановился и, закрыв книгу, повернул к дому.
Солдат преградил ему дорогу штыком. Посетитель явно относился к разряду прожектеров — людей надоедливых, которых начальник караула ни в коем случае не велел пускать.
— Мне к полковнику, — сказал посетитель.
— По какому делу?
— Да так, — посетитель не нашел сразу, что ответить, — по личному.
— Заходите к нему в приемные часы в штабе.
— А мне как раз сейчас нужно с ним поговорить.
— Нет, ничего не могу поделать.
Посетитель вдруг весело засмеялся.
— Но мне в самом деле надо повидаться с вашим начальником. Он меня знает.
— Много здесь ходит его знакомых. У вас документы есть?
— Есть. Да вот я лоунджи надел, а документы в брюках. Может, можно позвать разводящего?
Солдат подумал и решил: позову. Странный посетитель. Вдруг сумасшедший какой-нибудь. Может, готовит покушение.
Разводящий, еще не доходя нескольких шагов, вытянулся в струнку и крикнул не своим голосом:
— Пропустить главнокомандующего!
У солдата чуть винтовка из рук не выпала. Сам Бo Теза!
— Спасибо, — сказал Аун Сан и прошел быстро по дорожке к дому.
— Но он совсем не похож на командующего, — растерянно бормотал солдат.
— Что мне теперь с тобой сделать? Опозорил на всю Бирму, — сокрушался разводящий.
И в это время они увидали, как от дома бежит к ним ординарец полковника.
— Часового срочно в дом.
— Все, — сказал солдат. Отдал винтовку разводящему и пошел за ординарцем.
А в кабинете полковника хохотали так, что дрожали чашки в буфете.
Аун Сан при виде солдата вскочил с кресла и подошел к нему. Протянул руку.
— Не обижайтесь, товарищ солдат. Я просил позвать вас сюда, чтобы не было непонимания. Не волнуйтесь. Это мне урок — следующий раз буду носить документы с собой.
Солдат ушел с твердым сознанием того, что командующий все-таки совершенно штатский человек. А в общем так оно и было.
7
Время шло быстро. Было много работы и мало возможностей отдохнуть. Правда, вокруг были товарищи, как и в студенческие годы. Но если тогда вес было ясно, теперь приходилось вести двойную жизнь, причем японцы, узнай они, о чем совещаются члены «Внутреннего круга», о чем говорит Аун Сан с верными офицерами, не пощадили бы бирманского командующего.
Родился сын. Дома было хорошо, дома Аун Сан отдыхал, хотя и признавал, что в домашних вопросах он не первый человек.
До Кин Джи была командиром над командующим, но властью своей не злоупотребляла.
А в стране за два года многое изменилось. В стране было плохо. Хотя поначалу крестьянам показалось даже, что теперь будет легче жить.
С англичанами убежали индийские помещики к ростовщики, некому стало платить арендную плату и проценты по займам. Во многих местах крестьянам удалось даже захватить районные магистраты и сжечь арендные договоры и другие рабские документы. Впервые за много лет крестьяне спокойно вышли на свои поля.
Но прошло несколько месяцев, и обнаружилось, что это облегчение только кажущееся.
