Я представлял себе нашу свадьбу в виде короткометражки. Веселой и элегантной, как у Жана Ренуара. К сожалению, такая свадьба оказалась утопией. Наши семьи не имели крестьянских корней. Но, учитывая влияние друзей, семьи и общей атмосферы, мы не могли уклониться от популярной субкультуры, в которой все в итоге погрязли. Эти люди покупали диски группы «Bijelo Dugme»[38], отплясывали под открытым небом рок-н-ролл, а в это время в их карманах и сумках лежали кассеты, свидетельствовавшие об их истинных вкусах. Они отдавали предпочтение примитивной музыке, родившейся на no man’s land[39] между Востоком и Средиземным морем, испорченной англосаксонским влиянием. Речь шла о мелодиях и текстах, которые в итоге не были ни тем, ни другим, ни третьим. Музыка турбо-фолк наводила меня на мысль о банных полотенцах румынских отелей времен Чаушеску, расползавшихся при контакте с мокрым лицом. Их можно было охарактеризовать одним словом: «Schuft» — дерьмовые! То же самое с этой музыкой: она была и осталась дерьмовой музыкой, которая, к сожалению, находила отклик у большинства жителей Социалистической Федеративной Республики Югославия!
Первый этап на пути к свадьбе состоял в том, чтобы организовать встречу родителей обеих сторон. Им следовало отправиться друг к другу в гости, как маленьким государственным делегациям.
— Пусть они приходят к нам, — тут же предложил Мурат. — Я приготовлю им незабываемый ужин!
Со своей стороны Мисо Мандич, отец Майи, выразил справедливое удивление:
— Будет правильнее, если Кустурицы придут сначала к нам. Кто кому делает предложение? В конце концов, это они должны просить руки Майи, а не мы — Эмира.
* * *
Прибыв в квартиру в доме номер 8 по улице Марчело Шнайдера, Мурат повел себя довольно оригинально. Прямо с порога он поинтересовался, сколько комнат в квартире! Мать Майи, доктор Дела Кусеч, посмотрела на него с удивлением. Она не ответила резкостью на это проявление бестактности лишь потому, что не хотела сама выглядеть бестактной. Поэтому она лишь молча наблюдала, как ее дочь Майя охотно и любезно показывает Мурату все комнаты. Я был готов провалиться сквозь землю. Отец бросил на меня взгляд и в тысячу первый раз за свою жизнь тихо спросил:
— Ну что я опять сделал не так?
Мурат был глубоко убежден, что подобным образом оказывает честь хозяевам и демонстрирует, насколько он счастлив, что его сын женится на девушке из хорошего дома.
— Снимаю шляпу! — воскликнул он. — Эмир, это просто роскошно для Сараева и даже для всей Боснии и Герцеговины!
Улыбнувшись, Майя ослабила всеобщее напряжение. Мы с Сенкой чувствовали себя неловко, тогда как Мисо с симпатией взирал на манеры своего гостя, напоминавшие ему внеплановую проверку сараевской жилищной инспекции.
Родители быстро поняли, что уже знают друг друга. Старые знакомые, Мисо и Сенка, наконец обменялись первыми словами. Мисо отметил сходство Сенки с ее братом Акифом.
— Сенка, — спросил он, — таинственный мужчина, который вот уже двадцать лет приветствует меня в Баскарсии, приподнимая шляпу, случайно, не твой брат?
— Да, это он! — вмешался Мурат, делая жест рукой, словно вкручивал лампочку, чтобы показать, что брат Сенки был немного с приветом. — Впрочем, как и его сестра! — добавил он.
— К счастью, ты у нас нормальный! — не осталась в долгу Сенка. — Все бармены Сараева об этом знают!
* * *
Мурат не скрывал своего восторга от того, что нашел в лице Мисо человека, разделявшего его взгляды. Больше всего его радовало их общее стремление критиковать Тито и схожий взгляд на прошлое и будущее. Мисо смягчал резковатую манеру моего отца, по достоинству оценивая его ум и эрудицию.
— И не только это… — говорил он, перед тем как выложить свои аргументы, являющиеся следствием энциклопедической образованности, а также солидного опыта работы на ответственной должности судьи.
Кустурицы покинули квартиру Мандичей, даже не затронув тему свадьбы!
* * *
Спускаясь по улице Марчело Шнайдера по направлению к автобусной остановке, мать с отцом начали свою обычную перепалку.
— Ну почему хотя бы в этот раз, когда наш сын женится, нельзя было обойтись без Тито?! — упрекала моя мать.
— Сенка, дорогая моя, я что, всю жизнь должен выслушивать твои замечания?
— Я могла бы обойтись без замечаний, Мурат, если бы, по крайней мере в торжественные моменты нашей жизни, ты не вдавался в эту глупую политику!
Поскольку Сенка заплакала, мой отец смягчился:
— Сенка, честное слово, это Мисо начал. Слушай, если хочешь, вернемся туда, и он сам тебе подтвердит.
Сенка продолжала плакать, поскольку со всей ясностью осознала, что ее сын уходит от нее навсегда и что у него начинается новая жизнь.
* * *
На следующей неделе Мандичи нанесли нам ответный визит.
Не успев войти, Мисо задал новую тему:
— Как вы считаете, выполнит ли марксизм свою миссию, если будет придерживаться принципа, что историю следует обуздывать, как кучер обуздывает лошадей в упряжке?..
Проблема организации и места проведения свадьбы была оставлена заботам женщин и детей: это было не столь важно, как ответ на только что поставленный вопрос. Между тем задача была вовсе не простой. У обеих наших семей не было ничего общего с типичными боснийскими семьями. Мисо был сыном банкира, его дед Милос — первым журналистом в Боснии, а его мать — дочерью булочника из Високо. Кусечи, а также Домицели, дедушка и бабушка Лелы, были словенцами и хорватами. Они приехали в Боснию по первому железнодорожному австро-венгерскому пути. Таким образом, Майя представляла собой удачное произведение Королевства сербов, хорватов и словенцев. Неудивительно, что у нее до сих пор остались симпатии к монархии. С учетом того, что наши семьи были нетипичными, представлялось абсолютно невозможным отмечать свадьбу балканским банкетом с низкопробной музыкой, поломанной звуковой аппаратурой и разочарованными гостями, которые много пьют, затем блюют и в итоге достают ножи… В то же время нам пришлось смириться с особенностью сараевских властей: нам предстояло сочетаться браком группой, вместе с пятью другими парами.
* * *
Во время церемонии я попытался придать событию некую долю оригинальности. Чиновник ЗАГСа с припухшим лицом, который, судя по всему, перед этим дремал в соседней комнате, спросил меня голосом хориста:
— Эмир Кустурица, согласны ли вы взять в жены Майю Мандич?
Я ничего не ответил. Воцарилась мертвая тишина. Послышались вздохи, шепот. Я с вопросительным видом обернулся к свидетелям, Зорану Билану и Бранке Пазин. «Что мне делать, дружищи?» — читалось в моем взгляде. Зоран засмеялся и утвердительно кивнул, тогда как я делал вид, что не уверен в ответе. Напряжение в «Скендерии» достигло высшей точки. И только тогда я решился и произнес роковое «да». Тут же раздались вздохи облегчения и смех. Майя с упреком взглянула на меня, но, поскольку она была взволнована, ей не пришло в голову ссориться со мной. Она разглядывала белоснежное платье сидевшей возле нас беременной невесты, которая держала за руку жениха, по такому случаю временно отпущенного на свободу. Я тоже бросал на него взгляды, полные симпатии. После свадьбы жених отправился еще на несколько месяцев в тюрьму, а я — заканчивать учебу в Праге.
