Слегка сбавив ход, полуглиссер вошел в протоку.
Калганов рассчитывал пройти по протоке между островом и берегом выше Михайловаца, установить, вышел ли противник к берегу около села, и затем, повернув вниз по течению, пройти к самому Михайловацу, связаться с обороняющими его частями и окончательно уточнить обстановку.
Полуглиссер долго шел темной, извилистой, узкой протокой, узкой настолько, что с обеих сторон было слышно, как шипит разгоняемая им волна, скользя по кромкам поросших лозой низких берегов.
Но вот прямо по носу стало чуть светлее — протока кончалась.
— Внимание! — вдруг воскликнул Калганов.
Слева, в конце острова, вплотную возле его кустистого берега, виднелся едва различимый на фоне ночного неба силуэт военного корабля. Можно было разглядеть командирскую рубку, короткое орудие на носовой палубе, крутой борт. Опытным глазом Калганов сразу же определил: бронекатер. Чей? Конечно, чужой. Ни один из своих сюда не проходил.
Времени для размышлений не было. На бронекатере, безусловно, уже услышали идущий полуглиссер. Одного снаряда катерного орудия достаточно, чтобы разнести эту скорлупу вдребезги…
Калганов мгновенно принял решение:
— Автоматы к бою! Полный вперед!
Повинуясь команде, рулевой увеличил обороты. Полуглиссер рванулся к бронекатеру.
— А ну, дай очередь по верху, для острастки! — приказал старший лейтенант матросу с ручным пулеметом. Тот не замедлил исполнить приказ.
Видно было, как по палубе бронекатера метнулось несколько темных фигур. К орудию?
Полуглиссер подлетел к корме корабля.
— На абордаж! — крикнул Калганов и легко перепрыгнул на корму бронекатера. Следом вскочили на его палубу Морозов и два матроса.
Но разведчики не встретили сопротивления. От командирской рубки отошел человек с поднятыми руками, послышалось торопливое:
— Рус, рус! Нет разбой[1], нет война!
— Опусти руки! — жестом показал старший лейтенант, поняв, что перед ним не немец, а румын.
Этот румын представился Калганову: лейтенант, командир бронекатера.
Оказалось, что вся команда состоит из румынских военных моряков. Корабль входил в состав румынской дунайской флотилии. Отступая, немцы заставили команду увести и его. Однако моряки-румыны вовсе не охочи были служить Гитлеру: их народ уже повернул оружие против него. Зная, что Советская Армия наступает вдоль Дуная, моряки решили дождаться ее. На одной из стоянок лейтенант сослался на неисправность моторов, и бронекатер остался, в то время как другие суда по приказу немцев ушли вверх по реке.
В эту ночь лейтенант и его команда повели свой корабль вниз по течению, надеясь встретиться с советскими войсками. Но на подходе к Михайловацу услышали, что там идет бой, и решили переждать в протоке.
Калганов, немного понимавший по-румынски, сказал лейтенанту:
— Постройте на палубе всю команду.
— Всю не могу, — развел руками лейтенант.
— Почему?
— Когда вы пошли в атаку на нас, многие матросы убежали на берег. А теперь они не знают, что происходит, и боятся…
— Пойдем соберем их! — предложил лейтенанту Калганов и обратился к Морозову: — Пока мы ходим, ты с матросами, которые остались на катере, политбеседу проведи. Разъясни, что они для нас теперь союзники, а не пленные.
Вместе с лейтенантом Калганов сошел на берег. Они собрали всех матросов и вернулись на корабль. По пути Калганов успел расспросить румынского лейтенанта об обстановке и выяснил, что севернее Михайловаца на берегу позиции противника и что с них по шедшему мимо бронекатеру не стреляли — ведь гитлеровцы, конечно, посчитали его своим.
«А что, если пойти к Михайловацу на бронекатере? — Эта мысль, возникшая у Калганова еще до того, как он отправился на берег, не оставляла его. — Ведь начнем прорываться к своим — немцы обязательно обстреляют, полуглиссеру много ли надо? А тут броня, в случае чего прикроет».
Калганов попросил румынского лейтенанта сказать матросам, зачем понадобится сейчас их катер. Он не был уверен, охотно ли согласятся румыны вновь рисковать. Ведь с самого начала разговора лейтенант настойчиво интересовался, можно ли теперь безопасно следовать в русский тыл.
Однако румынские моряки заверили: они готовы оказать помощь, если надо — и в бою, ведь у русских и румын теперь один враг.
Отправив полуглиссер назад с донесением, Калганов о Морозовым остались на румынском корабле. Команда уже встала по своим местам. Вскоре загудели моторы, катер задним ходом выбрался из узкой протоки, развернулся и пошел против течения.
Калганов решил пройти еще некоторое расстояние вверх по реке, держась правым бортом берега, чтобы как можно дольше оставаться незамеченным с немецких позиций на противоположном берегу. Затем он намеревался круто повернуть и идти к Михайловацу, уже вниз по течению, мимо вражеских позиций. Немцы, если даже и заметят бронекатер, сначала наверняка примут его за свой, идущий к месту боя близ Михайловаца. А пока разберутся, можно будет проскочить.
Расчет оправдался. Мимо немецких позиций выше Михайловаца прошли благополучно. Видимо, немцы и впрямь приняли катер за свой: какой же еще мог идти с верховья?
Чем ближе подходили к Михайловацу, еще не видному на темном берегу, тем все более слышным становился гул боя, под темным небом все ближе мелькали вспышки выстрелов и разрывов, мельтешили разноцветные огни трасс. Калганов теперь понимал, как важно уточнить, в каком положении находятся обороняющие Михайловац наши части, где идет бой. Может быть, флотилия поможет им десантом или артиллерийским огнем с бронекатеров, которые стоят несколькими километрами ниже.
Калганов внимательно приглядывался, в каких направлениях над берегом тянутся светящиеся трассы, это позволяло точнее определить, где проходит линия обороны, где безопаснее подойти к Михайловацу.
По команде Калганова рулевой румын круто повернул бронекатер к берегу. По броне дробно простучали пули. Заливисто дребезжа, пронеслась над катером мина, взорвалась за кормой.
«Свои нас за чужих приняли — ведь сверху идем!» — Но Калганов не растерялся. Крикнул Морозову:
— Бери у румын в кубрике простыню, поднимай на гафель! Перед своими не зазорно!
Минута — над катером забилось на ветру широкое белое полотнище.
— Осветить! — приказал Калганов.
Луч катерного прожектора несколько секунд светил прямо на вздернутую на фале простыню. Наверное, она хорошо была видна с берега. И, надо полагать, наши бойцы решили, что какой-то немецкий катер, попав под огонь, решил сдаться. Стрельба прекратилась.
