поскольку с высоты чердака я мог одновременно рассматривать открывающиеся отсюда виды и пейзажи.
Полностью лежала перед глазами площадь огородных грядок, которая заканчивалась у колхозного поля. Её начало сбоку, заслоняемое крышей, тянулось от забора, каким наша усадьба отделялась от улицы. На грядках ежегодно высаживались почти одни и те же культуры, главным образом картошка и кукуруза, и они исправно давали урожай при достаточном увлажнении дождями.
С чердака лучше виделся сад, к которому от избы также вели грядки. Некогда в нём заводились садовые деревья, но теперь они стояли запущенными, обросли кустарником и травой; в отдельных местах новые растения поднялись выше насаженных; из-за прироста совершенно прикрытыми для обозрения оказывались дальние грядки позади него, также упиравшиеся в колхозный клин. Сад не был перспективным с самого начала.
Размещённые здесь плодовые деревья – яблони, груши и сливы, а также кусты малины, смородины и бузины культивировались неграмотно, так как будучи сюда привезены, возможно, из краёв, где они могли родить, не прижились из-за климата, хотя и с жарой в летнюю пору, но и с сильными морозами зимой. Из яблонь здесь хорошо чувствовали только дички́, с красными мягкими плодами величиною чуть больше горошины, сладкие на вкус, но вполне созревавшие только ближе к осенним холодам. Мы любили ими лакомиться.
Две разросшиеся ветвистые старые яблони этого сорта росли по краю сада у прилегавшего к нему переулка. Высотой деревья были, пожалуй, в целых три избы, если брать их с крышами.
Считалось доблестью забираться на самую вершину или на самый край какой-то крупной ветки, где яблочки были якобы слаще.
Я не сразу мог познать эти тонкости в связи с травмой и круженьем головы, но когда пришло время выздоравливать, с большим воодушевлением устремился навстречу риску и почти сразу же пришёл к заключению, что мне там не страшно, надо лишь верно рассчитывать возможность падения и цепко держаться за ближайшие ветки, с каждым движением выбирая из них ту, которая потолще, при этом предполагая, что если она начинает трещать у основания и отламываться, то поблизости должна быть видима другая, а то и третья, которые и будут гарантией безопасности…
Яблочки с длинными плодоножками при ветрах во множестве осыпались вниз, их можно было собирать и на траве под деревьями, но так уж повелось, что без риска лакомство имело как бы меньшую цену.
Привольно здесь чувствовали птицы, остававшиеся на зиму, не улетавшие к югу. В зимнюю пору, когда некоторые плоды ещё удерживались на заснеженных ветках, сюда могли наведаться даже те из птиц, которым привычнее искать корм по́низу, в траве или под снегом. К таким относились местные фаза́ны, блистающие своим ярким, озаряющим опереньем; многочисленные цепочки их торопливых следов встречались на снегу едва ли не у самого крыльца.
Не каждому выпадала удача видеть такую неустрашимую, хотя и очень осторожную, птицу на дереве. Мне с этим повезло. Фазан сидел на нижней ветке одной из рослых яблонь и, как казалось, искать там ему ничего не хотелось, а он попросту отдыхал или даже дремал, поскольку было раннее морозное и безветренное утро при восходе солнца, когда мне нужно было собираться в школу.
Из-под веток он будто смотрел на меня своими зоркими глазками-бусинками. Я не стал его пугать криком или взмахом руки, и когда отправился на занятия, он так и оставался сидеть на одной и той же ветке, не прыгая и почти не шевелясь. Больше я его там не видел, но, как на то указывал помёт на снегу под деревом, он мог устраиваться здесь на ночь не один раз, видимо, полагая таким вот способом уберечься от некой серьёзной для него опасности.
Разумеется, летом не очень-то кстати впечатления, приобретённые зимой, но к чему только не прикоснётся рассеянное сознание, когда ты дружен с котом и держишь его на руках, не переставая поглаживать, а он не перестаёт мурлыкать. В своей ненужности заброшенный сад, если не считать в нём двух высоких старых яблонь, был настолько малоинтересен, что мы со средним братом, в семье ме́ньшие, заходили в него лишь от случая к случаю. Ни бегать по нему, ни прятаться в нём, устраивая игру, как будто и смысла не было. Это, как мы понимали, имело ту причину, что по левому углу сада, в стороне, обращённой к избе, размещалась могилка нашего несчастного братца, не ко времени появившегося на свет и быстро его покинувшего.
Место его упокоения содержалось ухоженным, убережённым от зарастания высокой травой или кустарником. Мама, работая в огороде, находила минутку, чтобы подойти к небольшому печальному холмику и постоять над ним, тихо опустив голову и вобрав плечи. Когда на виду у неё оказывались мы, её дети, как малолетки, так и старшие, она звала нас и просила постоять рядом или напротив неё, по другую сторону холмика.
Ни разу, насколько я помню, она не позволила себе облегчить безмерное материнское своё страдание шумным, несдерживаемым плачем. То сразу бы могло значить, что имеется в виду вся глыба отчаяния, какая довлела над бедной женщиной ещё с Малоро́ссии, где остались две могилки также безвременно умерших от истощения её с отцом дочек и наших родных сестёр, родившимися вслед за выжившими старшими сестрой и братом и нами, двоими, младшими, после их смерти.
Она умела стряхивать с себя угрюмое, отупляющее оцепенение, и только блеском глаз, влажных от набегавших слёз, выдавала своё скорбное душевное состояние. Явно не хотела она расстраивать при этом нас, искренне разделявших её неутешное горе, без конца терзавшее её сердце, постоянно соединяясь ещё и с неясными сведениями об ушедшем на фронт её муже, нашем отце…
Пространства, открывавшиеся перед взором с чердака избы, простирались далеко вперёд и вширь, захватывая места за колхозным полем позади нашего и других огородов, где на улице, параллельной нашей, виднелись две такие же, как наша, уцелевшие при отселениях избы под соломенными крышами, а дальше за ними – скрытая зарослями ещё одна, старая, совершенно на себя былую не похожая улица, безжизненная, скрывавшая под бурьянными зарослями последние остатки истлевших изб и сараев, а за нею – колхозные поля или по большей части пустыри – ввиду отсутствия необходимых средств и рабочих рук для их возделывания, а ещё дальше – поля по склону гряды сопок, где с левой стороны, на небольшой возвышенности, в синеве из-за дальности, различались окраины поселения при железнодорожной станции, и туда шла насыпь двухпутной магистрали с проносившимися по ней в обе стороны товарными и пассажирскими поездами, со шлейфами паровозного дыма и
