Вот как оценивал деятельность этих структур один из современников:
«Военно-полевой суд не был стеснен в своей деятельности процессуальными формами. Он являлся прямым отрицанием всего того, что носило название “гарантии правосудия”. Вместо публичности заседания была введена исключительная замкнутость всего процесса разбирательства при недопущении на заседание даже и тех немногих лиц (например, родных подсудимых), с присутствием которых мирилось рассмотрение дела при закрытых дверях в обычном суде. Отменялось объявление приговора в присутствии публики. Вместо обвинительного акта представлялось краткое распоряжение генерал-губернатора о предании военно-полевому суду Не было судоговорения, так как исключалось присутствие на заседании как прокурора, так и защитника. О независимости судей из числа офицеров, назначенных по усмотрению начальства, не могло быть и речи. Они были связаны требованием политики царизма выносить приговоры к смертной казни. Известно, что попытки не подчиняться этим требованиям влекли за собой репрессии для некоторых членов военно-полевого суда».
Насчет «репрессий» несколько преувеличено – но вот случаи, когда офицеры, проявляющие «либерализм» (то есть пытавшиеся разобраться), с треском вылетали со службы или переводились в разные медвежьи углы, – известны.
Надо сказать, что Николай II впоследствии пытался смягчить применяемые методы. «Напоминаю Главному военно-судному управлению мое мнение относительно смертных приговоров. Я их признаю правильными, когда они приводятся в исполнение через 48 часов после совершения преступления – иначе они являются актами мести и холодной жестокости».
Однако мнение императора во внимание принято не было. Точнее, на него попросту наплевали. Казнили все равно в течение суток. Так бывает очень часто. Высшая власть может говорить, что хочет, – а на местах действуют так, как считают нужным. Тем более что, в отличие от товарища Сталина, Николай II не брал на себя труд проверять: выполняются его распоряжения или нет. Вот их и не выполняли.
Напрашивается сравнение со знаменитыми «особыми тройками» тридцатых годов. При ближайшем рассмотрении это сравнение оказывается отнюдь не в пользу столыпинских чрезвычайных судов. Не все знают, кто входил в особые тройки. Так вот, в них входили следующие товарищи: председатель НКВД данного района, первый секретарь партии и прокурор. То есть присутствовал юрист – человек, который знал законы и юридическую практику. Не стоит думать, что его присутствие было чисто формальным. Сегодня не любят вспоминать, что «особые тройки» нередко выносили и оправдательные приговоры. Другое дело, что беспредела в тридцатых было выше крыши. Но это совсем иная тема. Все-таки присутствие юриста демонстрирует желание властей хоть в какой-то мере соблюдать закон. Иначе – зачем было вообще огород городить? Можно было сажать по три чекиста – и спокойно шлепать приговоры конвейерным методом…
Но вернемся к столыпинским военно-полевым судам. Как уже было сказано, здесь действовала «особая пятерка», состоящая даже не из военных юристов, а из строевых офицеров. Военные – это люди совсем иной профессии, имеющие совершенно иную психологию. Они не только не знали законов, но и не имели и не могли иметь опыта ведения следствия. А вот решительности у военных всегда много. Что же касается царских офицеров, то там дело обстояло еще веселее. Ни в гимназиях, ни в военных училищах не преподавали обществоведения или чего-либо вроде «основ государства и права».
Более того. В офицерской среде культивировалось презрение к полиции и жандармам. Впрочем, как и к юристам. Так что сведения о следственных действиях и о судебной процедуре были минимальными. Да и психологию социального расизма не следует сбрасывать со счетов. На фига разбираться? Подумаешь – невиновного повесили! Главное-то – нагнать страху на мужичье.
К тому же – чем во все времена отличаются армейские начальники? Стремлением выполнить приказ и доложить об исполнении. Поэтому в военно-полевые суды назначали тех, кто работает максимально быстро и не задает лишних вопросов. Бунтует быдло? Вешать и пороть. Пороть и вешать. Это ничем не отличалось от того, как впоследствии уже совсем иные люди «давили контру». В обоих случаях сначала приводили приговор в исполнение, потом разбирались. Или не разбирались.
Итог был мрачным. Встречались села, где отсутствовало почти все взрослое мужское население, посаженное в тюрьмы или отправленное в ссылку.
Военно-полевые суды просуществовали восемь месяцев. Весной 1907 года Вторая Дума указ не утвердила, и они прекратили свое существование. Да и революция к тому времени уже явно шла на спад. Каков же итог? Только военно-окружными судами были приговорены к смертной казни 4797 человек (из них повешены 2353 человека). По другим данным – 6193 и 2694 соответственно. Военно-полевыми судами без суда и следствия, по распоряжениям генерал-губернаторов расстреляно 1172 человека.
По сравнению с последующими событиями свирепого XX века – не так уж и много. Но ведь главный вопрос – в реакции общества на происходившее. А она была довольно бурной. Особенно когда речь шла о мерах в отношении крестьян. Понятно, когда применяют крутые меры к террористам. Или к повстанцам, особенно если они захвачены с оружием в руках или с несомненными следами, доказывающими, что они это оружие держали. Но крестьяне-то насилия практически не применяли! А если и применяли – то проправительственная пресса не удосужилась донести эти факты до общественности.
Прежде всего был сильно подорван престиж армии, что аукнулось в 1917 году. Но хуже было иное. Когда перед участниками Гражданской войны вставала необходимость в жестких мерах, они знали, как действовать. Только вот масштабы были куда более серьезные…
«Не подлежит все же сомнению, что революцию 1905 г. предотвратил всецело Дурново. Именно он, и только он, проявил в то время правильное понимание положения вещей и с редкой планомерностью, хотя, право, и с беспощадностью, удержал от крушения разваливающийся государственный механизм. Но если Дурново укротил революционную вспышку 1905 г., то уничтожить ее последствий он, конечно, не мог».
(В. И. Гурко)
Как видим, о Столыпине речь вообще не идет. Впрочем, есть и полностью противоположные мнения.
«Никто столько не казнил, и самым безобразным образом, как он, Столыпин, никто так не произвольничал, как он… Столыпинский режим уничтожил смертную казнь и обратил этот вид наказания в простое убийство. Часто совсем бессмысленное, убийство по недоразумению… Начали казнить направо и налево, прямо по усмотрению администрации казнят через пять-шесть лет после совершения преступления, казнят и за политическое убийство, и за ограбление винной лавки на пять рублей, мужчин и женщин, взрослых и несовершеннолетних».
