В центре всего стоит проблема всеобщего обучения. Нельзя ли сломать этот режим «признания прежних порядков», который отказывает новым поколениям в методах, соответствующих их нуждам? Образование должно одновременно отвечать извечному народному гению и его эволюции. Наша система обучения остается враждебной распространившемуся теперь во всем мире принципу, согласно которому культура должна быть достоянием всех классов общества. В Мексике генерал Порфирио Диас заявил уже в 1896 году: «Распространение знания – вопрос жизни и смерти для наций, приверженных демократическим институтам». У нас Кондорсе начертал когда-то дивный план, который наши педанты на официальных постах осмеивают или просто не знают. Наших детей еще разделяет гнусное неравенство. В дальнейшем, когда у нас появилась возможность, мы объявили о великой реформе, о так называемой «единой школе», о системе набора учеников по способностям. Мы нашли себе в помощь такого человека, как Раймон Пуанкаре; но мы столкнулись с циничным эгоизмом привилегированных и с равнодушием самого народа. И настал день, когда носители социальных предрассудков с восторгом разрушили по грубому приказу своих хозяев ту малую толику справедливости, которую мы попытались дать детям, сблизившимся на поле брани и разделенным в разных, враждебных друг другу школах.
В меньшинстве (16 ноября 1919 года – 11 мая 1924 года)
16 ноября 1920 года я выступил в палате против возобновления дипломатических отношений с Ватиканом. Я изложил свою точку зрения в выражениях, которые, мне кажется, следует привести здесь, так как они определяют мою постоянную точку зрения на религиозную проблему. «Я хочу уважать все убеждения, и в частности, поскольку дело идет о них, католические убеждения. Статья 10 Декларации прав человека[54] провозглашает, что никого нельзя преследовать за его воззрения, даже религиозные, если только их проявление не нарушает общественного порядка, установленного законом… Закон об отделении церкви от государства[55], который я буду защищать, подтвердил эти принципы, обеспечив свободу всех верований, всех религий… Разве я не признаю величия института католицизма? Ничего подобного. Пока римская церковь, следуя воле своих основателей, ставила своей целью защиту принципов добра и милосердия против вечных фарисеев; пока она оставалась верной мысли Того, кто сказал, изгоняя торгующих из храма: «Дом мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников»; пока христианская община, переступив границы, в которых замыкались нации, исповедовавшие культ силы, посвящала себя установлению царства справедливости и защите прав духа; пока она устанавливала правила человеческого братства, борясь против догмы государственной религии, первой жертвой которой была она сама; пока она объявляла, что раб равен господину и что рабы не нужны; пока она, в период крушения империи и в ночи варварства, собирала первые элементы гражданской жизни, защищала культуру и искусство, открывала больницы и давала приют человеческой мысли под защитой каменных сводов римской церкви; пока она не так давно говорила устами Ламенне, Монталамбера или Лакордера – даже ее противники отдавали католической церкви дань уважения, к которому я присоединяюсь». Я выразил свое уважение к поступку Льва XIII, признавшего факт демократии и обратившего свои взоры к нищете обездоленных. Я отдал должное сестрам милосердия.
Но проблема, поставленная в 1920 году, не является религиозной проблемой, это вопрос внешней политики. Я нисколько не хотел совершить антиклерикальный поступок. Мое противодействие восстановлению посольства объясняется четырьмя причинами. Первая причина. Поведение папы во время конфликта. В интервью, данном г-ну Латапи из «Либерте» в июне 1915 года, когда Италия только что вступила в войну, Бенедикт XV отказался осудить нарушение бельгийского нейтралитета, поджог Лувена и бомбардировку Реймса. Он ограничился тем, что послал кардиналу Люсону банальнейшее письмо с выражением соболезнования. «Тан» квалифицировала его поведение как «недоброжелательный нейтралитет»; г-н Альфред Капюс объявил его неприемлемым для любого француза. Газета Ватикана «Оссерваторе романо» осмелилась писать, что война, объявленная Австрии, является войной агрессивной, и заявить, что это происки масонов. Епископы Флоренции, Лекко и Анконы прилагают все усилия, в то время как папа остается нейтральным. В Бельгии убивают священников, а отец всех верующих по-прежнему нейтрален. Среди жестокостей VI века великий папа Григорий, простой монах, которого против его воли вытащили из его кельи на Авентинском холме и посадили на престол Петра, взошел на стены Рима, чтобы защитить свой город от ломбардцев, чтобы восстать против увековечивания рабства и потребовать возвращения евреям их синагог. Он приказал своим священникам: «Обуздайте насилие; ибо обуздать насилие мирян не значит идти против закона; это значит помогать закону». Бенедикт XV остается нейтральным. И мой патриотизм восстал против его поведения.
Вторая причина. Статья 2 Закона об отделении церкви от государства гласит: «Республика не признает, не оплачивает и не субсидирует ни один культ». Между тем ничто не налагает на государство таких внешнеполитических обязательств, как назначение посла, представителя его суверенитета. Согласно международному публичному праву, это назначение уже само по себе порождает юридические узы. Но Ватикан не признает культовых ассоциаций, предусмотренных французскими законами. Кардинал статс-секретарь не признал, по ходатайству некоторых епископов, режима отделения церкви.
Третья причина. Говорят: надо учредить посольство, хотя бы для того, чтобы обеспечить эльзасцам применение конкордата или пойти навстречу их пожеланиям. Но в письме от 3 января 1872 года статс-секретарь, кардинал Антонелли, заявил епископу Страсбургскому, что «конкордат 1801 года потерял силу с того дня, как Эльзас стал частью Германской империи». Фактически муниципальный совет города Страсбурга выразил пожелание, чтобы французская республика не посылала посла в Рим. Муниципальный совет Мюлуза «видит в возобновлении разорванных дипломатических отношений первый шаг к отмене одного из основных законов республики: Закона об отделении церкви от государства». Да и сама Сирия, для управления которой будто бы необходим конкордат, является не более как перекрестком, где встречаются и сталкиваются религии и расы. Нам же нужно все ее население. Вообще же говоря, у Франции нет вне ее границ другого права, как права глубоко уважать все свободы и даже, в некоторых случаях, религиозные разногласия народов. «Мы, люди Запада, направили все наши усилия к тому, чтобы отделить понятие нации от понятия расы, так же как духовной власти от светской». «В глазах этих народов Франция больше себе повредила, чем принесла пользы, отказавшись предстать перед ними в качестве великой державы свободы, демократии и эмансипации».
