Старшина, наливаясь гневом, зарычал:
- Пр-р-р-рекратить смех! Всем в строй! Я вам покажу... Ребята вновь выстроились, всхлипывая и икая от сдерживаемого смеха.
- Никому не расходиться! Через час летим дальше, в Кандагар. Быть возле самолета. Вопросы есть?
- Товарищ прапорщик, - просительно заныл Максим, -очень кушать хочется...
Старшина не встрепенулся, против обыкновения, когда услышал голос Максима, ненавидимый им с первых же дней знакомства с этим солдатом. Сейчас подвоха не было в голосе, и старшина, деловито нахмурившись, ответил:
- Сейчас все узнаю. Никому не расходиться, - и неуверенно добавил, разойдись.
Все покинули свое место в строе, только Максим стоял, по-прежнему вытянувшись и так же преданно глядя на старшину. Надо было уйти прапорщику, не обращать внимания на солдата, но черт дернул спросить:
- Шумилин, в чем дело?!
- Думаю, товарищ прапорщик! - по-уставному громко и четко ответил Максим.
- О чем же ты думаешь?
- Так, товарищ прапорщик... Вы же сначала сказали: "Никуда не расходиться". Так?
- Ну...
- А потом сказали: "Разойдись". Рота уже вповалку барахталась в пыли. Старшина страшно выматерился и прогремел:
- Шумилин, уйди с моих глаз! Уйди... Убью!!! Максим вскинул прямую ладонь под панаму и строевым шагом пошел в обход самолета - скрыться с глаз долой.
Просидели у самолета до самого вечера, с любопытством осматриваясь вокруг. Чужая страна все же! То и дело сновали вверх-вниз самолеты и вертолеты, проходили люди, группами и поодиночке - все какие-то запыленные и устало помятые, с автоматами за плечами. На вновь прибывших солдат никто не обращал внимания, только из проезжавшего мимо "Урала" высунулась из кабины круглая физиономия солдата рыжего-рыжего. Максим моментально отреагировал:
- Мужики, гляньте, солнце взошло! Рота опять заржала, а нисколько не смутившийся солдат, видимо, привыкший к таким эпитетам по отношению к своей внешности, чуть притормозил и спросил сочувственно у Максима:
- Новенькие?
- Да.
- Ну, тогда вешайтесь, -загоготал водила и швырнул Максиму под ноги старый брючной ремень, затянутый петлей.
На душе сразу стало тоскливо и холодно. Максим побродил вокруг самолета, подошел к Семену и позвал его с собой:
- Семка, хрена тут торчать. Пойдем, пожрать поищем.
Семен охотно пошел за Максимом, который на ходу попросил ребят ответить на вопрос старшины, что они отлучились по большой нужде. А что, не большая нужда разве насчет пожрать?
Ребята пошагали в самый конец аэродрома, где виднелось скопление палаток и вокруг них сновали фигурки людей. Мимо солдат, шагающих по прибетонной пыли, пронесся в другую сторону от городка, извергая сноп форсажного пламени, МИГ-23 и, легко оторвавшись от земли, ушел в вечереющее небо, уже наливающееся незнакомой, пугающей чернотой.
Подошли к палаткам, когда уже почти стемнело. Семен торопил Максима, но тот его не слушал и только отмахнулся, увидев неподалеку несколько полевых кухонь. Подошли поближе. Среди солдат, моющих котлы, Максим даже и не пытался найти повара. Повар восседал устало на венском стуле, невесть откуда взявшемся здесь, стоящем за палаткой на прохладном ветерке. Повар с наслаждением тянул дым из длинной сигареты, и Максим готов был поклясться, что дымок этот с густым запахом анаши , знакомым Максиму с гражданки. Максим деликатно присел на длинные зеленые ящики и о чем-то заговорил с поваром. Через минуту повар уже дружески хлопнул Максима по плечу и, встав с музейного, страшно заскрипевшего стула, повел нового знакомого в палатку. Вскоре Максим вышел из нее с двумя тяжело груженными вещмешками, а вслед ему несся гогот повара:
- ...Не могу, ой, не могу... мы же еще в Ташкенте... Назад к самолету их подбросил на своем "Урале" знакомый водитель-солдат. Старшина с офицерами еще не появлялись. Максим с Семеном развязали мешки и вытряхнули их содержимое на плащ-палатку, мгновенно расстеленную ротным обжорой Серегой Катисовым. Банки с тушенкой и несколько буханок хлеба несказанно обрадовали изголодавшихся за длинный день солдат. Холодная тушенка с толстыми слоями бело-желтого жира мгновенно исчезла из взрезанных банок, вкусная пряная жидкость вымакивалась хлебом, и пустые жестянки летели в пыль, провожаемые вечноголодным взглядом Сереги Катисова.
Скоро вернулись командиры, и старшина объявил, что через час они летят в Кандагар. Но час в Афгане почти вся ночь. Солдаты спали вповалку прямо под брюхом самолета, подложив под головы худые вещмешки. Спали тревожно, часто просыпались от треска автоматных выстрелов, одышечного лая крупнокалиберного пулемета и свиста осветительных и сигнальных ракет. Если бы не Максим, быть бы всем голодными. На довольствие вещевое и продуктовое их здесь не поставили. Перед отбоем летчики и офицеры их роты вынесли из самолета свои сухие пайки, чтобы хоть как-то накормить солдат, но старшина остановил их, пнув ногой в кучу пустых консервных банок:
- Не надо... Их уже другой старшина накормил... Только начало светать, самолет ожил, забубнил и излетел - радостно бросился в зардевшее небо, набрал высоту, лег на нужный курс и полетел от Шинданда к Кандагару.
Максим очнулся от своих тягучих мыслей после первого удара в левый борт самолета. Ребята сидели с вытянутыми лицами, неестественно выпрямив спины, испуганно смотрели друг на друга, как будто кто-то из них был виноват в свершившемся. От рампы вовнутрь самолета тянулись струйки дыма. Из кабины выскочил заспанный старшина:
- Всем на пол, быстро, быстро! Колени подтянуть руками к груди, головой притиснуться к ногам.., -старшина кинулся к Семену, - ну, ты, урод, очки сними с морды!
Старшина сорвал с ошалевшего Семена очки и сунул ему в руки, потом выпрямился, разом какой-то осунувшийся, и прошептал:
- Падаем... вроде...
Не успел старшина сказать, как второй удар, встряхнувший самолет, сбил его с ног. Солдаты съежились, пытаясь превратиться в комочек эмбриона. Самолет напряженно взревывая, стремился к земле. Максим сидел почти у самой рампы, от нее валил вонючий черный дым, сквозь него прорывались узенькие клиночки будущего большого пожара. Максим придвинулся поближе к сидящему перед ним Семену.
Самолет не шлепнулся плашмя на землю. Летчики смогли вывести машину перед самой землей, и она скользнула по скалистому грунту мгновенно разлетевшимися шасси, смягчившими сокрушительную силу удара. Самолет рухнул на подкошенных коленях, вспарывая брюхо на острых каменных клыках, одновременно со взрывом, блеснувшим с правого борта. Двойной удар вышиб дух из Максима. Следующий взрыв швырнул его в кошмар действительности. Максим поднялся на слабых ногах, потянул за собой Семена, но тот безвольно лежал, напоминая своей позой, расплывающейся в мутном взгляде Максима, медузу, выброшенную на песок. Максим вдруг понял: - Семка мертв! Еще один взрыв раздался в кабине летчиков. Максим побежал по изуродованному полу, пытаясь найти хоть кого-нибудь живого. Но зубы скал, пропоровшие самолет, перемололи своими остриями сидящих солдат... Почему и как повезло Максиму, он не знал, да и не старался докопаться до объяснения не до того. Максим пролез в рваную дыру и оказался снаружи под ярким солнцем. Самолет затягивало жирными хлопьями дыма. Максим понял,. что вот-вот раздастся взрыв - нужно уходить. В голове гудело, разламывало болью все тело, но все равно надо уходить. Едва Максим поднялся на невысокую гряду - в небо взметнулся черный гейзер взрыва. Максим свалился по другую сторону гряды, прикрывая голову руками. С неба сыпались осколки, но, к счастью, ни один из них не задел его. Максим довольно долго пролежал, успокаиваясь и пытаясь восстановить силы. Вначале Максим хотел остаться здесь, ждать помощи, но внезапно понял, что здесь война, и совсем необязательно, что сразу же кинутся искать пропавший самолет. Но куда идти. Максим не знал. Ни оружия, ни продуктов нет, и Максимом овладело отчаяние. Прилив страха вновь обессилел его, но всегдашняя жизнерадостность начала потихоньку врачевать Максима, и он решил уходить куда-нибудь, понадеявшись на свою счастливую звезду.
