Анатолий Наумов - Посмертно подсудимый

Думается, что Л. Гроссман прав наполовину. Разумеется, трудно от юного поэта (да еще с таким темпераментом и характером!) ожидать влечения к сухой правовой материи. Однако факты вряд ли свидетельствуют о его безразличии к «правам». Совершенно о другом говорит приводимое выше свидетельство И. И. Пущина. В доказательство отсутствия у лицеиста Пушкина безразличия к юриспруденции свидетельствуют и сохранившиеся свидетельства о его успехах и отношении к государственно-правовым (куницынским) дисциплинам. Вот, например, баллы Пушкина, поставленные ему наставниками за октябрь, ноябрь и декабрь 1816 года: «В энциклопедии права – 4, политической экономии – 4, военных науках – 0, прикладной математике – 4, всеобщей политической истории – 4, статистике – 4, латинскому языку – 0, российской поэзии – 1, эстетике – 4…».[209] Это, конечно, не значит, что для Пушкина русская поэзия была менее интересна, чем энциклопедия права. Дело скорее в постановке преподавания того и другого. Тем не менее едва ли не всеобщий интерес лицеистов к куницынскому курсу не позволяет делать какого-либо в этом исключения и для юного Пушкина. Жалоба же лицеиста Вяземскому на тоску обучения – это естественное (нормальное) стремление юноши к свободной, самостоятельной жизни. Пройдет несколько лет, и это время (лицей), в том числе и уроки Куницына, получат в стихах поэта совсем иную оценку. В свои же зрелые годы Пушкин подарит своему учителю правоведения экземпляр «Истории Пугачевского бунта» с такой надписью: «Александру Петровичу Куницыну от автора в знак глубокого уважения и благодарности».[210]

Особое место в юридическом окружении Пушкина следует отвести M. М. Сперанскому (1772–1839) – крупнейшему государственному деятелю начала царствования Александра I, видному специалисту в области кодификации законодательства. M. М. Сперанский – сын небогатого священника, окончил семинарию. Благодаря своим большим способностям успешно продвигался по службе. В 1803–1807 гг. он – директор департамента Министерства внутренних дел, с 1807 года – статс-секретарь императора, с 1808 года член Комиссии составления законов, товарищ министра юстиции. В 1809 году по поручению Александра I подготовил план государственных преобразований, в котором для предотвращения революционного движения в России предлагал придать самодержавию формы конституционной монархии (выборность чиновников, судебная реформа, разделение властей и т. д.). Был сторонником постепенной отмены крепостного права. Некоторые из этих реформ сумел провести в жизнь, например создание Государственного Совета. Деятельность Сперанского вызвала недовольство консервативного дворянства, которое в 1812 году добилось его падения и ссылки – вначале в Нижний Новгород, а затем в Пермь. В 1816 году начинается возврат Сперанского к активной государственной деятельности: он назначается пермским губернатором, а в 1819 году – генерал-губернатором Сибири. В 1821 году – член Государственного Совета, управляющий Комиссией составления законов. С 1826 года возглавлял II Отделение Собственной его императорского величества канцелярии, осуществлявшей кодификацию законодательства. Под его руководством было составлено Полное собрание законов Российской империи в 46 томах (40 томов самих законов и 6 томов примечаний), изданное в 1830 году. На основании Полного собрания законов также под руководством Сперанского был составлен Свод законов Российской империи в 15 томах, который был издан в 1832 году и с 1 января 1835 года вступил в силу. В 1835–1837 гг. преподавал юридические науки наследнику престола – будущему императору Александру II. С 1838 года – председатель Департамента законов Государственного Совета.

Судьба Сперанского «переплетается» с пушкинской еще со времени создания Царскосельского лицея. Дело в том, что именно Сперанский стоял у истоков этого уникального в своем роде учебного заведения. «Училище сие, – писал он, – образовано и устав его написан мною, хотя и присвоили себе работу сию другие; но без самолюбия скажу, что оно соединяет в себе несравненно более видов, нежели все наши университеты».[211] Еще в декабре 1808 года Сперанский представил Александру I записку «Первоначальное начертание особенного Лицея» (на ней была сделана пометка «читано», т. е. читано императору), в которой и излагались исходные контуры теоретического курса, который должны были усвоить лицеисты. Эта записка и легла в основу упоминавшегося уже «Высочайше утвержденного постановления о Лицее».

Личность Сперанского как государственного деятеля и крупнейшего законоведа всегда привлекала внимание Пушкина, но наиболее тесные их связи можно датировать 1834 годом. В письме к H. Н. Пушкиной от 28 или 29 мая этого года он даже называет Сперанского среди своего ближайшего окружения: «Вчера видел я Сперанского, Карамзина, Жуковского, Вельгорского – все тебе кланяются» (10, 486). Из дневников и автобиографических записок 1834 года мы узнаем, что Новый год Пушкин встречал у близкой родственницы Натальи Николаевны – Н. К. Загряжской, где был и Сперанский. При этом круг взаимных интересов Пушкина и Сперанского четко очерчен в записи от 1 января 1834 г.: «Встретил Новый год у Натальи Кирилловны Загряжской. Разговор со Сперанским о Пугачеве, о Собрании законов, о первом времени царствования Александра, о Ермолове etc.» (8, 34).

На первом месте, как видно, стоит тема Пугачева. Это и понятно, так как в это время Пушкин только что закончил писать его историю. Естественно, что поэта интересовала как общая оценка пугачевского восстания таким государственным деятелем, как Сперанский, так и те фактические данные об этом событии, которые тот мог сообщить. Далее идет тема Свода законов. Тема близкая и хорошо известная поэту. Из письма Пушкина шефу жандармов Бенкендорфу от 24 февраля 1832 г. мы узнаем, что Николаем I ему было передано Полное собрание законов Российской империи, которым поэт широко пользовался при работе над многими произведениями (в особенности над «Капитанской дочкой», «Историей Пугачева» и незавершенной «Историей Петра I»). Такой жест царя был проявлением его двойственного отношения к Пушкину, а также стремлением приблизить к себе свободолюбивого поэта. Кроме того, Николай I надеялся, что Пушкин напишет «Историю Петра I» (к работе над которой к этому времени приступил поэт) в официальном верноподданническом духе. Прямо скажем, что царь просчитался: ознакомившись после смерти поэта с незавершенной рукописью о Петре I, Николай изрек, что «сия рукопись издана быть не может…».

Первое время царствования Александра – также события близкой истории, весьма интересовавшей Пушкина. Это была эпоха умеренно-либеральных реформ, проекты которых обсуждались в Негласном комитете, состоявшем из либеральных друзей царя и прозванном реакционерами «якобинской шайкой». В его состав входили Г. А. Строганов, А. Е. Чарторыский, В. П. Кочубей, H. Н. Новосильцев. В этом комитете обсуждались реформа Сената, учреждение министерств, указ о дозволение купцам и мещанам покупать землю в собственность, указ о вольных хлебопашцах. Однако в жизнь было проведено лишь несколько реформ, не затрагивавших коренных устоев самодержавия и крепостничества. Лично сам поэт никогда не питал иллюзий ни в отношении Александра I как императора, ни в осуществлении предполагавшихся реформ, направленных на ограничение самодержавия и крепостничества. В сожженной десятой главе «Евгения Онегина» поэт дает убийственную характеристику этого царя: