— Где я?
— Будьте спокойны, вы у порядочных людей, — ответил другой незнакомец.
Позже я узнал, что меня вынесли на первой же станции и сдали одному булочнику, лавчонка которого находилась поблизости от станции. Я обернулся к жандарму:
— Так вы полагаете, что я счастливо отделался?
— Да. Конечно относительно. Скоро прибудет доктор, а пока что вы можете заявить о происшедшем властям.
— Кстати, вы присутствовали при этой сцене, как мне кажется?
— Да, — ответил он, несколько запинаясь, — но я был в другом вагоне…
— Следовательно, вы могли, — продолжал я, — задержать кого-нибудь из напавших, и тогда не надо было бы никакого заявления.
Жандарм помолчал, потом заявил:
— Все-таки оформим… Он взялся за карандаш.
— Не беспокойтесь, синьор, я не люблю комедий. Мы прекрасно знаем, что вам дан приказ не препятствовать фашистам. И устраиваемся, когда это возможно, за свой страх и риск. А теперь хватит.
Жандарм ничего не ответил. Пришел доктор. К счастью, кроме черепа, у меня ничего не было проломлено. Но головы жителей Пьемонта так же тверды, как альпийские скалы, и залечиваются очень быстро. Нога болела гораздо дольше.
Приближались новые выборы в палату депутатов.
Джолитти, любезничая с фашистами, избрал для перевыборов момент, когда в пролетарском лагере произошел раскол. На этот раз Джолитти оказался в одном списке с фашистом Де Векки, за которым числился целый ряд подвигов: поджог туринской Палаты труда, ряд погромов и убийство Ферреро, Беррути и десятка других туринских рабочих.
Для нас особая трудность предвыборной кампании состояла в том, что массы еще не успели сориентироваться в происшедшем на ливорнском съезде расколе нашей партии, что и хотел использовать Джолитти.
За несколько дней до выборов помещение Палаты труда в Фоссано — знаменитый угольный склад, — не тронутое фашистами, было наполовину разгромлено полицией. Искали оружие, которое во время захвата фабрик было раздобыто рабочими. Конечно, ничего не нашли. Полиция и на этот раз опоздала!
Наша партия начала кампанию за объединение пролетарских сил, за защиту своих организаций с оружием в руках, за открытую борьбу. В это же время (3 августа) социалистическая партия подписала позорное «соглашение о мире» с фашистами! Это соглашение было не что иное, как сознательное обезоруживание пролетариата, кровавая шутка фашистов, обманувших Итальянскую социалистическую партию. Соглашение было подписано со стороны фашистов Муссолини, Де Векки — тем самым, который вскоре после соглашения так блестяще отличился в Турине, — Чезарино Росси и другими, не менее знаменитыми бандитами. Со стороны социалистов расписались Баччи и Дзаннерини; от парламентской группы итальянской социалистической партии — Моргари и Музатти; от Всеобщей конфедерации труда — Бальдези, Галли и Капорали. Соглашение было скреплено председателем парламента. Стоит напомнить здесь имена подписавших этот чудовищный акт!
Мы энергично начали агитировать за активную самооборону рабочих. Только общее согласованное и быстрое вооруженное выступление рабочих могло бы еще остановить надвигавшуюся лавину фашизма. Встал вопрос о едином фронте. Сначала реформисты были против этого, потом, в один прекрасный день, согласились войти в Союз труда[74], образовавшийся из Всеобщей конфедерации труда, Объединения профсоюзов и Союза железнодорожников. Казалось, реформисты с этого момента решили действовать — и как можно скорее — без соответствующей подготовки! Был дан приказ о всеобщей забастовке, для руководства которой был избран тайный комитет. Солидарность масс была такова, что, несмотря на отсутствие какой бы то ни было подготовки, первый день забастовки вполне удался.
В моей провинции забастовка тоже началась прекрасно. Я объезжал на мотоциклетке промышленные центры провинции, поддерживая связь, развозя бюллетени и сообщая новости о движении в других провинциях. Повсюду мне сообщали, что меня ищут карабинеры. Аресты были действительно многочисленны, но мне везло. Прекрасно изучив провинцию, я знал, как проехать незамеченным, какую тратторию[75] не посещают карабинеры или полицейские, у кого можно безопасно переночевать. В Салюццо, где печатался наш орган «Рискосса», я как-то завез необходимый материал нашим типографиям, единственным, продолжавшим работу во время забастовки. Здесь карабинеры готовились встретить меня с распростертыми объятиями со стороны гор[76]. А я тем временем проехал со стороны долины и успел поговорить с товарищами. После беседы мне сообщили, что супрефект хотел бы поговорить со мной. Я протелефонировал в префектуру. Сам супрефект ответил мне:
— Приходите сейчас же в префектуру, мне необходимо спешно поговорить с вами.
— Весьма сожалею… но не могу. В чем дело?
— Послушайте, вы собираетесь опубликовать воззвание… Я обещаю дать вам разрешение, если вы разрешите водопроводчикам работать.
— Послушайте, синьор супрефект! Воззвание уже напечатано и распространяется… А что касается забастовки водопроводчиков, это дело, которое не входит в мою компетенцию. Если бы я и разрешил работать водопроводчикам, как вы выражаетесь, от этого положение с воззванием не изменится…
Я отошел от телефона и поспешил уехать.
Пора было вернуться в Кунео. Дело это было сложное, так как надо было пройти внутреннюю таможню у городских ворот. Мы с шофером, храбрым и преданнейшим товарищем-коммунистом, сопровождавшим меня во время поездки, решили попытаться пробраться в город около полуночи. Полусонная стража, поискав, нет ли при нас товаров, ничем больше не заинтересовалась, и мы благополучно въехали в город.
Несмотря на поздний час, город казался весьма оживленным. Мы направились прямо к дому одного товарища из федерации. Его жена сообщила нам, что пришло извещение о прекращении забастовки и что ее муж ушел в Палату труда. Я немедленно отправился туда же. Вокруг здания и внутри него толпился народ. В одной из зал произносил речь депутат из нашей провинции, социалист. Он говорил:
— Товарищи! Итальянские рабочие, несмотря на свирепую реакцию, обрушившуюся на нашу организацию, дали доказательство великолепного единодушия, отозвавшись как один на призыв тайного комитета Союза труда. Наши противники теперь знают, что мы всегда готовы! Теперь вы должны возобновить работу… Шум и недовольные голоса прервали его. — Таков приказ комитета. Четверть часа назад его сообщил мне лично префект, а префект не может дать неправильное сообщение…
Я не выдержал и поднялся:
