«А что, если убежать из интерната? И уехать куда-нибудь на пароходе?»
Не помню, как прошел урок. На перемене я побежал к Коле Кемуларии и все ему рассказал. Коля задумался. После долгой паузы он решительно сказал:
— Ты сделал плохо, очень плохо, но ничего, не бойся. Джиха и Гегию уже все знают.
Это не успокоило меня. Чем больше я думал о происшедшем, тем больше расстраивался и ругал себя за несдержанность. Меня все винили, хотя и относились ко мне снисходительно и сочувственно. Это обстоятельство меня еще больше огорчало.
Когда ребята строились на обед, я забрался в какой-то темный закоулок и выждал, пока не замерли на лестнице дружные шаги ребят.
Никогда еще я не чувствовал себя таким одиноким и несчастным. Меня никто не видел, и я сразу же забыл о том, что еще недавно считал себя взрослым мужчиной, и залился слезами.
Таким и обнаружил меня Архип Лабахуа. Он, видимо, повсюду искал меня.
— Что же ты обедать не пошел? — спросил он, делая вид, что не замечает моих слез.
— Н-не х-очу я ник-какого обеда, — сквозь слезы пробормотал я и снова безудержно зарыдал.
— А мы думали, что ты настоящий герой, — ласково обнял меня Архип. От второклассников он уже знал о драке. — Эх, ты, один избил двух здоровенных дармоедов, а сам плачешь, как девчонка. Нечего хныкать. Пойдем обедать.
Я долго отказывался, но Архип настаивал на своем. У старшеклассников был свой уголок в столовой, и я был несказанно горд, что пью чай вместе с ними. И за чаем, ободренный товарищами, я доверчиво рассказал не только о сегодняшней драке, но и о том, что предшествовало ей в течение этих нескольких мучительных для меня недель.
— Мы обсудим этот вопрос, — выслушав меня, сказал Архип. — Верно, товарищи?
— Надо написать родителям этих безобразников, — предложил Ипполит.
— Обещай нам, — продолжал Архип, — что ты никогда не будешь ни с кем драться. А если тебя кто и обидит, то скажи кому-нибудь из нас. Мы всегда сумеем за тебя заступиться. Обещаешь?
Я кивнул головой.
— Верю, — сказал Архип. — Сваны всегда держат слово.
На следующий день меня вызвали к директору. У дверей кабинета мне встретился Архип.
— Расскажи Николаю Николаевичу всю правду. Скажи и в чем ты не прав. Скажешь? — испытующе спросил он.
— Скажу, — не сразу согласился я.
Архип прошел в кабинет. Через несколько минут дверь приоткрылась.
Я нерешительно вошел и настолько растерялся, что даже не поздоровался. Несмотря на смущение, я сразу же заметил, что у стены, не зная, куда девать руки, стоит Джих.
— Ну-с, милостивые государи, вы что же решили, что у нас здесь ринг? И так далее? И тому подобное? — сурово нахмурив брови, начал директор.
«А что такое ринг?» — чуть не спросил я, но вовремя остановился.
— Или цирк? Или кабак? Или... — продолжал Николай Николаевич.
Все эти слова были мне непонятны — ни цирка, ни кабака я не видел ни разу в жизни.
— Допустим... Именно допустим, — продолжал директор, — что вы поспорили. Но почему надо разбивать носы в кровь? Или ставить такие вот синяки? — указал он на огромный с желтой каймой синяк под моим правым глазом.
Заработал я его в общей потасовке, хотя и не помнил от кого.
Джих молчал и только расстроенно шмыгал носом. Я тоже молчал.
Но Николай Николаевич и не думал шутить. Ни моих объяснений, ни Джиха он не стал слушать.
— Ступайте в класс. Урок начался, — сердито сказал он в заключение.
«Выгонят», — размышлял я, вместе с Джихом спускаясь по лестнице и стараясь не глядеть на своего врага.
Страхи мои оказались напрасными. Должно быть, помогло заступничество Архипа: я отделался только выговором.
В тот же день состоялось классное собрание. На нем присутствовали Архип Лабахуа и Ипполит Погава. Собрание открыла Ольга Шмафовна. Она коротко охарактеризовала не только наш класс в целом, но и каждого ученика в отдельности.
— Он еще не обтесался, — сказала классная воспитательница, дойдя до моей фамилия, — в нем еще много дикого, прошлого, ненужного. Впрочем, как и в каждом из нас. Ему надо помогать. А такие разболтанные ученики, как Джих и Гегия, травят его. Не помогают, а травят, мешают учиться.
Тут Ольга Шмафовна обрушилась на моих врагов. Наглые, самодовольные улыбки на их лицах сменились угрюмым выражением.
После собрания обстановка в классе изменилась. Джиха перевели в параллельный класс. Вместо Гегии выбрали нового старосту. Я избавился от своих врагов.
Со всеми остальными одноклассниками у меня быстро установились добрые отношения. Я был бы всем доволен, если бы не одно обстоятельство. Несмотря на старания комсомольцев, тащивших меня «на буксире», я по-прежнему путал роды и делал немыслимые ошибки почти в каждом слове.
«Неуды» по русскому языку удручали меня: плохая успеваемость лишала права на красный галстук и возможности уехать домой на зимние каникулы.
В класс влетел возбужденный Коля Кемулария.
— Слушай, Ярослав, помоги нам! Нам нужно... нам нужен сван. — И, оглянувшись по сторонам, спросил: — А почему вы так рано начали самоподготовку?
— Мы всегда так, — объяснил Володя Дбар. — Мы не успеваем... Зачем тебе сван? А абхазец не годится?
— Не годится, особенно такой, как ты, — шутливо ответил Коля. — Мы ставим пьесу, там есть роль свана. Вот мы и хотим настоящего свана взять.
Я ничего не понимал. Мне не приходилось видеть спектаклей. Я не понимал, чего от меня хочет Коля. После долгих и не вполне понятных для меня объяснений Коля безнадежно покачал головой и, схватив меня за руку, буквально вытащил из класса.
Через минуту мы были в обширном зале детского дома. На сцене вокруг стола полукругом сидели ребята и слушали чтение какой-то книги. Нас с Колей не заметили. Мы тихонько прошли в задний угол и остановились около коренастого Отара Маршании, парня с грубоватым, но приветливым лицом.
— Ты играть будешь? Зачем пришел? — шепотом опросил Отар.
— Не знаю... Меня Коля позвал.
— В роли свана, — пояснил Кемулария.
— Подойдет. Слов почти нет, а бить, да еще палкой, он может, пожалуй, лучше всех, — обрадовался Маршания. — Ты только бей покрепче этого урядника и потом убегай.
Руководитель кружка самодеятельности согласился с Колей. Мне поручили играть роль свана в русской пьесе, которую ставил драмкружок. Надо было войти в кабинет урядника без стука, как принято у сванов. Это обстоятельство вывело неуравновешенного урядника из себя, и он набрасывается на бедного свана и выгоняет его из кабинета, не дав высказать свою жалобу. Разозлившийся сван возвращается обратно я ударяет палкой чиновника, а затем поспешно убегает.
