Все это показалось мне забавным. Выписав те несколько слов, которые мне надо было сказать, я ушел на занятия. Дбар не одобрил мое актерское начинание, считая, что это еще больше затруднит «борьбу с двойками».
К следующему дню я уже выучил свою роль наизусть. На занятии драмкружка состоялась репетиция. Впервые видя, как разговаривают и действуют наши детдомовцы, подражая каким-то урядникам, попам и вообще взрослым людям, я недоумевал и посмеивался.
Когда очередь дошла до меня, я взволнованно выпалил все слова моей роли и тут же приготовился огреть урядника палкой по голове. Но руководитель заставил снова повторить свою роль. К моему великому удивлению, все оказалось не так просто.
С репетиции я ушел обескураженный. Захотелось пойти к Коле и попросить, чтобы он меня освободил от участия в спектакле. Но Архип, которого я встретил в коридоре, остановил меня.
— Я слышал, ты на сцене учишься играть, это правда? — похлопал он меня по плечу.
— Да. Трудно очень, — неуверенно ответил я.
— А ты разве легкое дело ищешь? — засмеялся Архип. — Раз трудно — значит интересно, значит хорошо. Ты же сван, храбрый горец, тебе стыдно бояться трудностей. Правильно делаешь, что играешь в кружке, скорее изучишь язык... и все другое... И твоего друга, Володю Дбара, надо вытащить. А то сидите без конца за уроками, переутомляетесь, и ничего, наверное, в голову не лезет.
Архип был прав. Увлечение художественной самодеятельностью не помешало мне учиться. К концу полугодия, хотя я еще и не избавился от двоек, учение мне стало даваться гораздо легче.
Под выходной вечер, в канун зимних каникул, наш коллектив впервые ставил спектакль. На доске объявлений красовалась афиша, на которой между прочими фамилиями значились и наши: Коли, моя и Отара, который исполнял роль урядника.
Утром на заключительном уроке Дагмара Даниловна объявила полугодовые отметки. По русскому языку у меня была двойка. Правда, прежде чем назвать эту оценку, учительница сделала оговорку:
— Иосселиани сделал большие сдвиги в изучении языка, и я уверена, что во втором полугодии, если будет прилежным, он сможет не только догнать остальных учеников, но и выйти в передовые.
Подготовка к спектаклю помогла мне освободиться от мрачных мыслей.
Вечером зал был заполнен зрителями. Кроме учеников, было много и родителей.
— Твой отец приехал, в зале сидит, — шепнул мне на ухо Коля, когда занавес уже был поднят и в зале раздались рукоплескания.
Я обомлел. К моему желанию немедленно убежать куда-нибудь от предстоящей, уже кажущейся мне непосильной задачи прибавилась новая мысль: отец будет смотреть, как я с позором провалюсь.
— Убегу! — решил я и, швырнув в темный угол длинную палку, с которой мне предстояло через несколько минут появиться на сцене, быстро побежал по лестничке к выходу из помещения.
Многочисленные артисты, разодетые в причудливые костюмы, были настолько поглощены своими собственными треволнениями, что не обратили на меня внимания. Я добежал до гардеробной, свернул влево и бросился вниз. Не дойдя до выходной двери, в темном узком проходе столкнулся с каким-то тоже спешившим человеком.
— Ты что бежишь, как... ишак? — узнал я по голосу Ипполита. — Выгнали, что ли?
— Нет, но... так...
Я не успел договорить, как на меня сзади кто-то налетел, едва не свалив нас с Ипполитом.
— Ярослав, твой выход, давай скорее! — Это был запыхавшийся Коля. — Куда ты исчез? Палка где, палка?! Ты что, струсил, что ли? Где палка?!
— Там, — глухо, но решительно ответил я и побежал наверх.
Через минуту я был уже на сцене. С длинной палкой в руке, в сванской шапчонке на голове и со шкурой медведя на плечах я был похож на настоящего взрослого свана.
Урядник — Отар, как и положено было по ходу действия, долго бранился в тщетном ожидании, что я отвечу ему заученной репликой. Но я молчал. Тогда «урядник» подошел ко мне и грубо начал выталкивать из кабинета, щедро награждая пинками и руганью.
— Ну что, ты все забыл? Как тебе не стыдно? — набросились буквально все, как только меня вышвырнул из «кабинета» урядник.
— Успокойся, — умолял Коля, — ты же мужчина! Вдруг я встрепенулся и вспомнил свою роль.
Я живо повернулся, выскочил на сцену, залпом выпалил все, что нужно было сказать при первом появлении, и тут же; ударив по голове перепуганного Отара, убежал. В зале раздались хохот и рукоплескания. По всему было видно, что зрителям мой выход понравился. Я тогда еще не понимал, что аплодировали человеку, который осмелился бить царского чиновника, и приписывал все аплодисменты себе.
— Ты все провалил, — вывел меня из ложного самомнения Коля, всплеснув руками.
— Ничего не провалил, — возразил Ипполит, почему-то торчавший все время за кулисами. — Он лучше всех сыграл. Он так ударил Отара, что тот будет помнить...
Тут я только вспомнил еще об одном досадном упущении: я должен был ударить «урядника» по правой части головы, там, где у него под фуражкой была подстелена вата, но стукнул по левой.
Тем временем кончился первый акт, занавес опустился, сопровождаемый рукоплесканиями и многочисленными выкриками одобрения. Отар пришел за кулисы. Я кинулся к нему.
— Ты сыграл ничего, — спокойно сказал он, глянув на меня.
— А палка нак?.. Больно? — нерешительно спросил я.
— Палка? — Отар расхохотался. — Я знал, с кем дело имею, и упросил гримера всю голову обложить ватой.
Обрадованный, я быстро привел себя в порядок и, едва дождавшись конца следующего акта, бросился в зал. Мы с отцом обнялись и поцеловались.
— А это мой отец, Яро, — обратился ко мне Володя Дбар, — познакомься.
Наши отцы прибыли на одном и том же автобусе, курсировавшем между Сухуми и Гагрой. В пути они уже познакомились. Отец Володи Джамал был сухощавый, пожилой человек, небольшого роста, с тонкими чертами лица. Он взял меня за плечи по абхазскому обычаю и обнял.
— Как учишься? — спросил Джамал, когда церемония знакомства бьига окончена.
— Ничего, хорошо, — моргнул мне Володя, боясь, что я начну жаловаться на наши трудности в учебе.
Но Джамал оказался человеком не назойливым и тут же перешел к шуткам о спектакле.
Все же я рассказал отцу о своих неудачах. Он ничего мне не ответил, но на следующий день вместе со мной побывал у директора интерната.
К моему великому удивлению, Николай Николаевич не только не выругал меня за неуспеваемость, но, наоборот, похвалил за упорство.
— Ничего, ничего, — говорил он отцу, — позанимается на каникулах и нагонит. А вот с поведением у него...
