Трюфель был горьким, но мясистым, отдавал одновременно машинным маслом и запахом взрывчатки. Все-таки граната от РПГ, выпущенная игиловцами, по-своему приправила блюдо. Гурманы наверняка приравняют такой способ поглощения трюфелей к гастрономическому преступлению. Тем не менее поднос опустел через несколько минут. Хасим предложил сходить за добавкой.
1 «Жажда жизни все-таки неоспорима.
Неоспоримее обходящего стороною
Состоянья материи… Я начал с Крыма,
Мне открылось око его степное», —
Молвил попутчик из Ордена камуфляжа,
Упирал на мистический смерти признак.
Дребезжал «икарус». Скользила лажа:
В батальоне «Спарта», в бригаде «Призрак» —
Перечислял взахлеб козырные фронты,
Под забором спрятан трофейный «стечкин»,
В доказательство — вот! — расцветные фото —
Он и останки. По-своему человечьи.
Не смолчал сосед на переднем кресле,
С грубым оскалом, в раскраске штатской,
Воевал в разведке… Ответит… Если
Что — в гостинице «Ленинградской»,
В той, что левее торгового центра «Глобус», —
Объяснил на пальцах. Все пальцы в кольцах.
Вдоль границы к столице летел автобус,
Усыпляя бдительность добровольцев.
2 Разрастался в салоне броженья плод.
Мысли, свойственные полукровке,
Разъедали память, взрывались. Вот
Все, что известно ему о вербовке:
С «Баррикадной» станции вор Савелий,
Подливая в пабе тягучий портер,
Говорил о сугубо военной цели —
Предлагал стать агентом с приставкой «контр».
«Революция — вымя для аферистов», —
Продолжал философские грызть пилюли
Тот, что из Ордена. В зоне риска —
Те, что в автобус как в Рай шагнули…
В голове вертелось: «Ну что, вояки,
Разобрали лимонки на сувениры?»
Приближалась столица. Граница яркой
Казалась между войной и миром —
Погранцы поголовно ведут на обыск —
Майору ты кажешься идиотом,
С козырька слепит нездоровый отблеск,
Всему виною светодиоды.
3 На гражданке царствует униженье,
За исключеньем сего аспекта —
Отдаленье прекрасно и приближенье
Одного к другому в ночи проспекта.
Из колонок песня «Порвали парус»,
Наподобие сварочного автогена,
Разрезает трассу. Летит «икарус»
К МКАДу нового Карфагена.
Возвращенье болезненней ритуала —
Окопаться на точках твоей мечты…
Как шутили ребята: «Боец, сначала
Горловку высохшую промочи,
Только не падай лицом в Снежное,
Свыкнись с мыслью Ясиноватой:
Даже если дома обложат «ватой» —
Верь в ненавязчивые паранойи:
Кто захлопнул дверь, кто закрыл засов?
Ведь «язык» доводил, что пути на Киев
Открыты. Где теперь тот «Азов»
И все гады его морские?»
…и даже если учесть все твои несомненные хвори,
полевой командир, с которым нет связи отне —
Ибо не перечесть тобой покоренные хвои,
Хутора и деревни в зеленом огне —
Взгляд сквозь прибор (не подумайте, что тепловизор)
С маркировкой секретной, штрихкодом длиной в три икса…
(Абркадабрщину эту наш взбалмошный писарь
В штабе на кума прилежно переписал.)
Мой командир, в свете последних контузий,
Невозможно слова в приемлемый выстроить ряд.
Это норма в тылу. Нас лишают возможности струсить.
Ты должен быть рад…
Вспоминая прорыв из блокады, сырую базуку,
Как пенял на себя за то, что вступил в ополченье,
Повторял, и сейчас повторю военную эту азбуку:
«Плыви по теченью, боец, плыви по теченью».
Наш синдром разобрали, но не подчинили уму,
Словно те баррикады, где все так упорно случилось.
Возмущается врач. Боже, не дай ополчиться ему,
Как мы ополчились.
«Клетчатая богема,
В клеточку юморок,
Проще простого схема —
Обморок — не порок».
Пряча копну в толстовке,
Краповый индивид
Пробовал текст листовки
Им предъявить на вид.
Краповый ветеран
Нашей эпохи войн,
Что-то за Тегеран
Им говорил и вонь
Власти, что он не сверг,
Полный Багдад иуд,
Рисовый предрассвет,
Расовый предрассуд.
Все, что он расхристал,
Крепкий собой мужик,
В поле лица-листа
Вписано. В этот МИГ,
Памятник самолетный
Площади городской,
Превозмогая рвотный,
Он залезал с тоской.
Прямо с крыла сумбура
Хаки в нем говорил,
«Дикость и диктатура» —
Лозунг разбередил…
Сплевывала кофейня
Взгляды жующих тел,
Жаждала ночь трофея,
Дембель осоловел.
Мгла. Лицевая схема.
Тридцать ему не дашь.
«Это мой Бог, богема,
Это не мой пейзаж!»
Тут и впрямь не понять, кто одержит верх —
Беспорядочный крик, по дворам пальба…
Полуростки! Восторг! Фейерверк, фейерверк!
Полны избы баб…
Я тебя не сберег от своих тревог,
Рассказал, что колючи клочки петард,
Подозрителен спичечный коробок,
Недостаточен ЧОП «Гепард».
Человек с нашивкой — пенсионер
(И такие, конечно, нужны в бою) —
Даже если захочет туда — наверх! —
Не устоит в строю.
Ледяная горка ему — не хухры-мухры,
Ведь несущийся по снегу броневик —
На подножках которого — детворы
Отряды, за ним комбриг —
На модных санях, расписной комбез —
В три минуты возьмут под контроль объект…
И не важно, с охраною или без,
Разнесут его из ракет.
Свой ночной кошмар я пронес как дар —
Удаляется праздничных взрывов стая.
Пусть за ними Аркадий идет Гайдар
И вся гвардия молодая.
Кошмарный парк. Клочок агитлистовки.
Звериной алгебры, скуластых знаков спесь —
И в Третьем Риме, то есть прямо здесь,
Все шло неумолимо к потасовке.
Вчера они спалили спортплощадку,
Сегодня сокрушительный облом —
Я наблюдал, влюбленный в конокрадку, —
Как несравним захватчиков апломб
С ее борьбой. Поверь, цыганской тьмы
Не обуздать уверенность и мнимость.
Как от меня беременной зимы
Непобедимы вид и миловидность.
Пусть шьют досье — отвязно и спеша,
Подкладывая в книжицу побои,
Я расквитаюсь, бытиё, с тобою
Плевком из АКМ, рывком ножа.
Вот вам итог космической уловки.
И если разделить его на внятность,
Есть факт религиозной забастовки
И есть грядущая отеческая радость.
Мы снимем дом вдали от Колизея,
Скрепив обет укусом у крестца.
Она отдаст меня в спасительный бассейн.
Я покорю ее. Рывком пловца.
