- В направлении села Денисовка и далее на город Лубны пробивается 116-я стрелковая дивизия. Свяжитесь с ее командованием и вместе пробивайтесь, сказал Антон Иванович, показывая наш предстоящий путь на карте. - До вашего подхода командир 116-й организует переправу. Так что вы придете на готовенькое.
Лопатин улыбнулся. В характере генерала было много такого, что располагало к нему: внимательность к собеседнику, рассудительность, умение прямо смотреть правде в глаза. Именно Лопатин, ничего не скрывая, ввел меня в обстановку, сложившуюся на Юго-Западном фронте. Оказалось, что 26-я армия была отрезана от трех других армий, находившихся в кольце, не было у нее и связи со штабом фронта.
- Но ничего, мы еще повоюем. Надо верить в успех. Без веры - какая же это жизнь?! Ложись да гроб заказывай.
Здесь хочу я сделать небольшое отступление. Через год с небольшим, зимой сорок второго, на Северо-Западном фронте под Демьянском мне снова посчастливилось встретиться с Антоном Ивановичем. Он командовал тогда 34-й армией, я же принял 182-ю стрелковую дивизию, которая входила в ее состав. Когда, прибыв в штаб армии, зашел на доклад к командарму, генерал Лопатин сразу узнал меня и, как показалось, обрадовался старому сослуживцу.
- Я думал, какой это Шатилов, уж не тот ли майор, с которым из окружения за Днепром выбирались? Оказывается, тот. Жив, стало быть, Василий Митрофанович! Очень хорошо. Теперь вместе еще повоюем. Если с человеком в трудном переплете побывал, он тебе вроде за брата.
...От генерала Лопатина мой путь через Байковщизну лежал в Круподеренцы, куда, как уже говорилось, Самсоненко должен был отвести дивизию. В Байковщизне мы с шофером и двумя сопровождающими автоматчиками попали в ситуацию, аналогичную той, в которой оказался генерал Куликов. В те дни в расположение наших войск часто просачивались вражеские разведподразделения. Должно быть, одно из этих подразделений просочилось в Байковщизну. Гитлеровцы, по всей вероятности, пронюхали, что здесь находится КП 26-й армии, и решили во что бы то ни стало захватить или уничтожить ее руководящий состав. Час назад конники и бронедивизион выбили фашистов из села, но остатки этого подразделения рассыпались в его окрестностях. И вот когда наша машина на большой скорости влетела в село (я приказал шоферу ехать с ветерком, не зевать, на тот случай, если немцы перережут дорогу), человек пятнадцать гитлеровцев выскочили из кустов и давай поливать из автоматов. Шофер нажимал на газ, мы же, схватив автоматы, открыли ответную стрельбу. Разумеется, не моя и не автоматчиков заслуга, что нам удалось проскочить и не попасть в лапы фашистов. Тут уж помог случай и... пыль. Дорога в тот день просохла, и наша эмка, летевшая на большой скорости, поднимала облака пыли. "Вроде дымовой завесы", - заметил водитель, еще не веря, что так удачно проскочили.
В балке, поросшей кустарником, которая начиналась километрах в трех от села, мы перевели дух. Убедившись, что погони нет, остановились, вылезли из машины, закурили. Кузов был изрешечен пулями, но эмка по-прежнему бегала резво, и у меня в душе к ней возникло чувство благодарности, будто это был человек, а не автомобиль.
- Мазилы! - смеясь говорил автоматчикам шофер Казаков.
Его никогда не покидало хорошее настроение, ко всему на свете он относился с улыбкой. Легко, во всяком случае, несравненно легче на войне, чем другим, человеку с таким характером.
- Чему радуешься, весельчак? - не выдержал я. - Моли бога, что так обошлось.
- Я, товарищ майор, безбожник, атеист, так сказать. А что они мазилы - так это точно. Пятнадцать человек пуляют из автоматов, сыплют свинцом, как горохом, а мы уходим у них из-под носа.
Переделка, в которой мы только что побывали, была вскоре забыта, заслонена навалившимися заботами. Вернувшись на КП дивизии, ознакомил с содержанием боевого приказа командира корпуса комиссара и начальника артиллерии, после чего начали подготовку марта к Денисовке на соединение со 116-й дивизией.
Опасность, которая в те дни постоянно сопровождала нас, подготовила людей. Дисциплина была безупречная, красноармейцы и командиры безропотно и стойко переносили все тяготы боевой обстановки. Сборы, как говорится, были недолгими. Только-только сгустились сумерки, подразделения снялись с места и взяли направление на Денисовку. Шли всю ночь, делая лишь короткие привалы. Были приняты самые строгие меры предосторожности. Впереди колонны следовал разведбатальон, авто- и гужевой транспорт сосредоточили в хвосте, замыкал шествие артиллерийский сборный дивизион - ему была поставлена задача прикрывать дивизию от танков противника, если они появятся с тыла (фашистов можно было ждать отовсюду!).
И танки появились, они атаковали именно в хвост нашей колонны. Случилось это примерно в пяти километрах от Денисовки, как только забрезжил рассвет.
- Танки! - Тревожное сообщение пролетело по цепи.
Я и комиссар Чечельницкий ехали в середине колонны и напрасно шарили окулярами биноклей по широкому полю, еще прикрытому серым полумраком. Только тогда, когда полковник Самсоненко, с карьера остановивший возле нас своего взмыленного коня, сказал: "Атакуют в хвост", я, повернувшись на 180 градусов, увидел па горизонте медленно наползающие черные коробки.
Комиссар Чечельницкий остался в колонне, а я, вскочив на коня, вместе с Самсоненко поскакал к пушкарям, на которых была вся надежда.
Артиллеристы батареи старшего лейтенанта Е. И. Кузнецова, к которым мы прискакали, изготовились к стрельбе и по команде Самсоненко, когда танки подошли метров на 150, сделали пять-шесть выстрелов. По всей видимости, немцы не хотели ввязываться в незапланированный ими бой, они шли для усиления охраны переправ через Оржицу и считали, что мы и так от них не уйдем. Поэтому, когда от прямых попаданий артснарядов два танка встали как вкопанные, остальные поспешили уйти. Они свернули в сторону, и вскоре гул двигателей и лязг гусениц машин стихли.
Когда мы вернулись на свое место, Чечельницкого таи не было. Капитан Трупов доложил, что комиссар поскакал в голову колонны, где, по его словам, появились немецкие танки и наши бойцы вынуждены были принять бой. Артиллерия, как известно, шла в хвосте колонны, и пришлось отбиваться гранатами и бутылками с горючей смесью. Старший батальонный комиссар Дмитрий Степанович Чечельницкий не очень-то заботился о личной безопасности, шел всегда туда, где было особенно трудно. "Я же агитатор, а агитатор действует прежде всего личным примером. Смелого пуля боится, смелого штык не берет", - говорил комиссар и поступал, как говорил. Удачливый был человек, наш комиссар, песня, слова из которой он любил повторять, была написана как про него. Он был словно заговоренный, его не брали ни пуля, ни снаряд, ни мина. Но в то утро, как мне доложил старший политрук Качанов, случилась беда: фашистский снаряд, разорвавшийся рядом с Чечельницким, оборвал его жизнь.
