Меня искренне поразило, когда на другой день вечером в отель, где мы сидели с австрийцем, моим приятелем из совета директоров банка, пришел человек в мундире офицера немецкой полиции и попросил приватного разговора на минутку. Я последовал за ним в коридор. Полицейский офицер поинтересовался, знаю ли я княгиню Икс и кем является посетитель моего номера.
— Я сопровождал княгиню в поездке до Брюсселя по просьбе сотрудника министерства внутренних дел. Господин в моем номере является австрийцем и работает в том же отделе банка, что и я.
— Тогда сожалею, доктор Шахт, но вынужден задержать вас. Пожалуйста, следуйте за мной.
Я последовал за ним без всяких препирательств и предстал перед немецким лейтенантом, который ожидал нас в отеле княгини. Конечно, мне пришлось в нескольких словах удостоверить свою личность. Лейтенант извинился. Это был явно случай с ошибкой в идентификации личности.
Меня разбирало любопытство: за кого нас приняли — моего приятеля и меня?
Лейтенант рассказал нам историю с княгиней Икс. Эта очаровательная, стильная дама из «верхов общества» была дочерью мелкого муниципального служащего откуда-то из Рейнской области. Необыкновенная красота помогла ей наладить отношения с офицером из княжеского рода, который несколько отклонился от нравственной стези. Князь женился на ней, после чего ему пришлось покинуть службу, но он был восстановлен на службе, когда началась война.
Германская военная полиция сообщила в Брюссель чуть позже в этот день, что княгиня Икс входила в театральную труппу, которая уже привлекалась к судебным делам. Княгиню подозревали в шпионаже, поскольку она без видимых причин собирала письма полевой почты солдат, служивших в частях, которые осаждали Антверпен. Она намеревалась увезти их с собой в Германию. Это не только было запрещено, но и не вязалось с ролью княгини как таковой. Актрисы обычно не проявляют столь горячего интереса к нуждам и тревогам представителей низших слоев. Княгиню часто видели в компании двух человек (так указывалось в телеграмме из Берлина): один из них высокий, светловолосый, другой — австриец.
Теперь, конечно, мы поняли, в чем дело. Я сопровождал княгиню, был высок и светловолос, а в моем номере находился приятель-австриец из банка.
Когда мы посмеялись над этим совпадением, лейтенант попросил меня помочь арестовать княгиню без особого шума. По его просьбе я посетил княгиню на следующее утро и позавтракал с ней в ресторане отеля. Во время ланча у нашего стола как бы случайно появился лейтенант. Я представил его княгине, и он сел за наш столик. При первой же возможности я удалился и оставил княгиню с ним.
Жизнь в Бельгии была бы скучной и угнетающей, если бы не Ульрих Раушер, оригинальный, живой человек, уроженец Вюртенберга, служивший в МИДе. Это был блестящий компаньон, непринужденный и остроумный. Через несколько лет его назначили германским послом в Варшаву. Мы много времени проводили вместе. К сожалению, Раушер несколько увлекался алкоголем, который иногда оказывался слишком крепким для него. При этом он становился весьма словоохотливым.
Мы оба были склонны держаться сдержанно. Но когда он принимал слишком много спиртного, то выходил за эти рамки. Я иногда отводил его домой поздней ночью. Как-то раз он, должно быть, особенно мучился угрызениями совести, поскольку прислал мне написанные собственной рукой стихи:
Наступает момент, когда выпивка
Переполняет выпивоху.
Тогда для слива ему нужен
Глубокий, надежный и длинный ствол шахты.
(Игра слов, где Раушер — выпивоха, а Шахт — ствол шахты.)
Я взял карандаш и, пока курьер ожидал, написал на обратной стороне его листа:
Если любишь выпивку,
Пей, пока не окосеешь.
Для меня всегда ты ценен.
(Я ведь «глубок» и не болтлив.)
А когда ты в полном здравии
И не путаются мысли,
Заключи меня покрепче
В свои братские объятья.
У Раушера было прекрасное чувство стиля. Его стихи, написанные в Брюсселе во время оккупации, вышли позднее отдельной книжкой под названием «Бельгия вчера, сегодня и завтра». Он прислал мне экземпляр книжки с надписью:
Мы были там вместе, приятель,
Со стариной Луммом и Лакеном.
Кто работает там, должно быть, рад
Своим сорока франкам в день.
Он загонит себя до смерти,
Выполняя свою работу.
Счастлив тот, кто еще помнит
То, что мы давно забыли.
В течение первых месяцев войны несколько коллег-профессионалов из Берлина и Франкфурта собирались вместе в оккупированном Брюсселе в финансовом отделе военной администрации. Там были Пауль фон Швабах, Эрнст фон Мендельсон-Бартольди, Ганс Фюрстенберг, Вилли Дрейфус, молодой Вайншенк и многие другие. Однажды у Лумма появился без предварительного уведомления сын владельца гамбургской банковской фирмы «Беренс и сыновья». Разговор, происходивший в моем присутствии, был вполне типичным.
— Что вы делаете в Бельгии, герр Беренс? — сухо поинтересовался фон Лумм.
— Я хотел предложить вам свои услуги, герр майор.
Лумм не особо обрадовался этому.
— Я не нуждаюсь в ваших услугах. Во всяком случае, у нас перебор кадров. Кстати, как вы добрались сюда?
— На своей машине.
Фон Лумм заинтересовался:
— У вас есть машина?
— Да, герр майор, «роллс-ройс».
Глаза Лумма расширились от удивления.
— «Роллс-ройс»? Отлично, можете устраиваться здесь, но «роллс-ройс» должен быть в моем распоряжении.
— Пожалуйста, герр майор.
Лумм обладал способностью эксплуатировать своих коллег, но они отплатили ему за это. Когда война закончилась и мы ушли из Бельгии, они один за другим тайком уезжали в своих машинах без уведомления своего шефа. В конце концов герру фон Лумму пришлось совершить путешествие домой в вагоне третьего класса, набитого пассажирами, как консервная банка сардинами.
Когда я был в Бельгии, он находился в зените своего могущества. Поскольку он не владел деловой хваткой, то случилось так, что с течением времени наша работа с моим австрийским приятелем Зомари стала привлекать все больше и больше внимания. Это раздражало его, поскольку он не мог выносить, чтобы замечали еще кого-то, кроме него. Однажды он откровенно сказал мне, что собирается уволить Зомари.
На мгновение это вероломство поразило меня, как удар грома. Но, отложив решение вопроса на завтра, я пошел к герру фон Лумму и сказал, что в сложившихся обстоятельствах больше не могу питать к нему доверия, необходимого для успешного сотрудничества, и хотел бы покинуть свой пост. Ему нечего было возразить. Но взгляд, который он бросил на меня, не предвещал ничего хорошего. Мне следовало понять, что он не тот человек, который принимает отказ спокойно.
