Но вот в небе начинают вспыхивать белесые букетики разрывов. Это проснувшиеся зенитчики открывают поспешный огонь. Скоро разрывов становится больше, а через минуту просыпается вся немецкая оборона. Завидев приближение штурмовиков, да еще в таком количестве, враг открыл ураганный зенитный огонь. Он в панике, он не ожидал «гостей». Однако поздно. К тому же наши летчики заранее знали об огневых точках обороны и обошли их. Что касается самолетов противника, то с харьковских аэродромов они не успели и подняться.
Намеченный для удара аэродром прямо под нами. Я смотрю на него и завидую штурмовикам: им предстоит действовать, как на учебном полигоне. Ровными рядами замерли на поле самолеты. Каждый из них уже заправлен и готов к полету. Но не будет теперь для них полетов. Они не взлетят никогда, они обречены. Штурмовики, умело перестраиваясь, заходят на бомбежку. Истребителям пока работы не предвидится.
Построившись в своеобразный хоровод, самолеты один за другим пикируют на обреченный аэродром.
В утреннем воздухе, кое-где перебиваемые панической немецкой речью, звучат возбужденные русские голоса,- я отчетливо слышу их в наушниках.
– Я «Ландыш», я «Ландыш»,- захлебываясь, докладывает радостный молодой голос Ивана Драченко.- Разрешите работать?
– Я «Фиалка», я «Фиалка»,- откликается густой и неторопливый командирский голос.- Работу разрешаю.
И так без конца,- обычная рабочая сумятица в эфире. Часто подключаются посты наблюдения и управления: живет вся сложная и продуманная система взаимосвязи.
Черные грузные машины со звездами на распластанных крыльях носятся низко над землей. Сначала «илы» сбросили бомбы. Аэродром заволокло дымом. Со второго захода на землю полетели реактивные снаряды. В заключение штурмовики прошлись по тому, что осталось на аэродроме, из пушек. Они не любят оставлять после себя хоть какие-то огрехи.
Аэродром разбит. Горят склады, рвутся боеприпасы. Все поле усеяно обломками горящих «юнкерсов». Враг не ожидал налета: он был слишком уверен во внезапности своего удара.
Сбросив смертельный груз, штурмовики легли на обратный курс. Теперь нам нужно смотреть в оба – гитлеровцы, конечно, постараются перехватить непрошенных гостей. Ведь паника поднялась по всему немецкому фронту.
Немцы встретились на подходе к линии фронта. Они караулили нас. «Мессершмитты» навалились стаей. С запоздалой яростью и ожесточением они пытались разбить строй штурмовиков, внести хаос и тогда, нападая на одиночные машины, забить, заклевать до смерти. Штурмовики изредка огрызались огнем, продолжая держать строй. Они не ввязывались в бой, и это, казалось, удесятеряло бессильную злобу вражеских истребителей. Так шавки, задыхаясь от хриплого лая, налетая и трусливо отскакивая, провожают мимо своих ворот сильного невозмутимого противника.
Подобраться к штурмовикам вплотную немцам очень трудно. Зайти спереди равносильно самоубийству: у штурмовиков мощные пушки, им только попадись в прицел; поднырнуть снизу невозможно, потому что идут они низко, почти над землей; сверху же и сзади их прикрывают истребители.
Противнику ничего не остается, как принять воздушный бой с самолетами прикрытия.
Навязав немцам бой, мы отвлекаем их силы на себя и добиваемся своей главной цели: не допустить их к штурмовикам. Наша задача: в целости и сохранности доставить домой армаду штурмовиков. Таков строгий приказ командования, потому что «илы», ценнейшие в начавшихся боях машины, оберегаются пуще глаза. Тут, как говорится, сам погибай, а штурмовик спасай. Вот почему, увидев, что на отставший «ил» налетело сразу двое «мессершмиттов», я бросил преследование вражеского самолета, которому успел зайти в хвост, и поспешил на выручку.
Немцы, насевшие на штурмовик, атаковали умело. Отбив машину от общего строя, они клевали ее. Но даже в азарте не забывали об опасности: ведомый как привязанный ходил за ведущим, чтобы прикрыть его в случае нападения. Видно было сразу, что очень опытная, слетавшаяся пара.
Заклеванный штурмовик опускался все ниже. А два стервятника, кружась возле него, спешили добить. Расстреливали тяжелую бронированную машину чуть ли не в упор.
Опытную, хорошо взаимодействующую пару одолеть не так-то легко. Во всяком случае, с налету не сунешься Тут необходимо действовать, соблюдая определенную очередность. Поэтому я пристроился сначала к ведомому немецкой пары. .
Сблизившись на привычную дистанцию, уверенно ударил из пулеметов Есть – прямое попадание! «Мессершмитт» задымил и свалился. Тогда ведущий, потеряв прикрытие, взмыл вверх, оставив штурмовик в покое. В азарте боя я погнался было за ним, но он быстро затерялся в немыслимой свалке кипевшей над строем наших штурмовиков. Продолжать погоню было неразумно, так как все мысли у меня были теперь о заклеванном «мессершмиттами» штурмовике.
Но где жe он? Всмотревшись, я увидел его далеко внизу. Изрядно потрепанный «мессершмиттами» штурмовик тянул из последних сил. Благо, мы летели уже над нашей территорией. «Дотянет, нет?» Надо бы хоть запомнить хвостовой номер самолета, однако он был слишком далеко: не разглядеть.
Несчастный штурмовик опускался все ниже и ниже. Наконец летчик, не выпуская шасси, искусно посадил машину прямо в поле, на фюзеляж. Поднялась пыль, самолет развернуло боком. Скоро из кабины показался летчик.
Вокруг продолжал кипеть бой. Фашисты, чувствуя, что добыча уходит, дрались неистово. Они смирились с тем, что желанная цель – штурмовики – ушли, и решили отыграться на нас. Я видел как мой ведомый, увлекшись, ввязался в самостоятельный бой и одного за другим сбил два самолета противника. Сделано Это было до того лихо, четко и мастерски, что я на какое-то мгновение залюбовался. «А ведь совсем молодой летчик. Молодец!» В том. как он зашел в атаку, отстрелялся и взмыл вверх, во всем его реющем соколином полете было что-то вдохновенное. Такие минуты, я это по себе знал, бывают у летчика в момент наивысшего душеного напряжения.
Прийти в себя меня заставили тяжелые удары по обшивке. Самолет затрясло. Бросив быстрый взгляд по сторонам, я убедился, что меня зажимают два «мессершмитта»: тоже парой и тоже опытные летчики. Один из них только что закончил атаку, выпустив в мой самолет пушечную очередь. Несколько снарядов пронизало плоскости. Опомнившись, я рванул ручку управления на себя. В воздушном бою, как и в кавалерийской атаке, каждый старается создать для себя наиболее удобный момент для нападения. Если кавалерист ладится рубануть справа и с упором на ногу, то летчик пристраивается в хвост врагу. Это – классическая позиция для атаки. На такую позицию и выходил я, когда взял ручку на себя, а затем неожиданно сделал боевой разворот. Выйдя из-под огня, мой самолет оказался на хвосте вражеской машины. Прямо передо мной была открытая мишень.
