— Товарищ адмирал! Это начальник диспансерного отделения 39 Центральной поликлиники ВМФ. Иван Иванович (или Петр Иванович), вот у меня сидит ваш подчиненный и пытается не выполнять руководящие указания по медобследованию вновь назначенных офицеров.
В ответ чаще всего слышал:
— Ну-ка, дайте ему трубку.
Из трубки слышалось: «бу, бу, бу», и физиономия строптивого офицера менялось на глазах. В конце концов, мы находили «консенсус» и все вставало на свои места. Но в основном, взаимопонимание устанавливалось быстро, ибо опытные командиры чуяли в этом береговом полковнике м/с «своего человека». Это меня всегда очень радовало и окрыляло на рутинную, но нужную и многоплановую работу по должности. Любовь к «корабельным служакам» осталась у меня на всю жизнь.
Я отвлекся, вернусь в Севастополь. После назначения в госпиталь, я почти год ежемесячно посещал свой корабль. Меня сразу же окружали матросы, задавали разные вопросы, в основном о спорте. Потом заходил к офицерам, а иногда и к командиру. Память о корабельной службе осталась у меня на всю жизнь, как тяжелое, но счастливое время.
Итак, мечта осуществилась. Я ординатор офицерского терапевтического отделения ГВМГ Черноморского Флота. Долго не мог привыкнуть, что после работы, не спрашиваясь начальников, иду домой. Корабельный быт глубоко вошел в мою жизнь, в мои привычки, в служебные взаимоотношения. В те далекие времена рабочий день военных врачей госпиталя начинался в 9 утра, а кончался в 19–20 вечера, и это было нормой, никто не роптал. Начальниками отделений были замечательные врачи. Запомнился ведущий хирург госпиталя полковник м/с Кипиани А.Г. Когда бы я ни пришел в госпиталь, я всегда видел его высокую, сутуловатую фигуру. Впечатление было такое, что он и домой не ходит. Врачи хирурги уважали и побаивались его. Он был умелый хирург и весьма требовательный начальник. Через много лет мы встретились с ним в Москве, работая вместе в центральной поликлинике ВМФ. Запомнились на всю жизнь и такие прекрасные специалисты и начальники отделений, как полковники м/с Погорелов, Шпарберг, Метельский, Ильин. Полковник Метельский, высокого роста с львиной седой гривой, пронзительным взглядом, больше напоминал артиста в амплуа героя-любовника и старого ловеласа, чем врача-психиатра. Говорили, что симулянтов он раскалывал, как орехи. Правда, с моим «висельником», грузином-самоубийцей он несколько «оплошал». Большим знатоком своего дела был врач кожно-венеролог кандидат медицинских наук Ильин. Этот человек был весьма затребован в Севастополе, ибо гонококк не дремал, а трихомониаз набирал силы. Вот сифилиса не было, профилактика его была поставлена прекрасно и бараны, необходимые для реакции Вассермана мирно паслись на хоздворе госпиталя. Начальником урологического отделения, а затем и начмедом госпиталя был будущий генерал и первый начальник Центрального госпиталя МО в Красногорске Ю.Д. Глухов. Служа в Центральной поликлинике ВМФ, я ни раз обращался к нему с различными просьбами относительно моих флотских пациентов и почти всегда он помогал. Кстати, в Москве мы жили с ним в одном доме, поостренном для офицеров Главного Штаба ВМФ. Начальником главного госпиталя ЧФ был полковник м/с Горбатых П.И. Это был высокий шатен, резкий, с властным взглядом, весьма компетентный в управлении такой махины, как это медицинское учреждение. Ему было сорок лет, и он был участником войны.
Его китель украшали планки боевых орденов. Он находил ключи воздействия, как к подчиненным, так и к высокому начальству. Я был свидетелем, как он встречал приехавших в госпиталь больших флотских начальников. Все было организовано очень четко и весьма торжественно, чуть не с красным ковром на входе. Будучи дежурным терапевтом, я как-то не удержался и спросил:
— Товарищ полковник, ну а этого-то зачем с такой помпой? Он посмотрел на меня, как на матроса-салагу и сказал:
— Разумков, когда в далеком будущем ты будешь на моем месте, то вспомнишь меня. В госпитале работает куча нянечек и других вольнонаемных, получающих за свою работу сущие гроши, а у меня даже премиального фонда нет, чтобы их поощрять, хотя бы на праздники. А вот у этого адмирала я выцарапаю какие-то неплановые фонды для этой цели. Понял? Ради этого я им хоть кланяться рад, так что заранее развивай гибкость в позвоночнике. Вот так.
Горбатых был очень строг с персоналом и требовал жесточайшей дисциплины службы и труда. Все побаивались и уважали его. Был случай, когда я разоблачил симулянта, у которого при поступлении в госпиталь было высокое артериальное давление. Оформляя его в приемном покое, я еще посочувствовал, что у такого молодого гипертония. На всякий случай, когда матрос пошел в душ, попросил старую и многоопытную санитарку проследить за ним. Через несколько минут она прибежала с выпученными глазами:
— Доктор, у него между ног коробочка, я ее точно заметила!
Я тут же зашел в душ и потребовал у матроса раздвинуть ноги. Он от неожиданности, сделал неловкое движение ногами и на пол выпала маленькая коробочка, перевязанная резинкой. Я быстро нагнулся и выхватил ее. Лжебольной был армянином по национальности. Его огромные черные глаза с ненавистью сверлили меня. Коробка была набита пачками эфедрина. Тут же мы составили акт, который я передал начальнику госпиталя. Он был очень доволен.
— Ну, теперь мы для примера его осудим, чтобы все знали, что нас не так-то просто обмануть! Молодец Разумков! Бди и дальше.
А армянин попал в штрафбат, после того, как перехватили письмо его отца, кстати, прокурорского работника из Еревана, в котором он давал сыну подробные инструкции по приему и дозам эфедрина для симуляции гипертонии.
Горбатых любил играть в волейбол, хорошо бил, когда получал точный пас, а я это умел делать. Он ставил меня под себя и бил со всех номеров. Вообще волейбол всегда помогал мне по службе. В академии, когда другим придумывали какие-то работы, я с командой разъезжал по спортзалам училищ и академий, играя на первенство гарнизона. И я уже рассказывал, как избежал Севера в конце своей корабельной службы. Павел Иванович Горбатых хорошо ко мне относился. Позже, когда служил на Новой Земле на ядерном полигоне и уже должен был переводиться на «Большую землю», я заехал к нему в Питер, где он командовал научно-исследовательским институтом на Рузовке. С КПП позвонил и назвался, надеясь, что он найдет для меня должность. Институт занимался серьезными работами обитаемости кораблей, подводных лодок и акванавтикой.
— Разумков, Разумков… — повторял он в трубку, вспоминая. — А это ты со мной на ЧФ в волейбол играл?
