Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем Гласс вновь пришел в сознание. Первое, что он почувствовал, было жжение его ран. Казалось, кто-то специально, сантиметр за сантиметром, расковыривает их. Каждое прикосновение приносило мучительный укол боли, но затем отчего-то становилось легче. Гласс попытался поднять глаза. Оказалось, что это не так-то просто. Веки были словно свинцовые. Прищурившись, траппер заметил, что чья-то тень загораживает его от холодных лучей уже стоящего высоко солнца. Присмотревшись, он понял, что это волк. Инстинкты сработали первыми. Гласс, как мог, сгруппировался и откатился в сторону. Поскольку берег был пологим, неудивительно, что траппер свалился прямо в бурную реку.
Ледяная вода моментально вернула траппера в реальность. Слишком яркие дневные краски резали глаза, а раны, казалось, кипели от боли. Волк задумчиво посмотрел на траппера и решил побежать прочь. Спустя несколько часов Гласс горько сожалел о том, что не убил зверя. Сейчас же Гласс благодарил посланное небом животное. Волк не просто вернул его из беспамятства. Осмотрев себя, Гласс понял, что животное вылизывало его загноившиеся раны от червей и личинок. Все пропитанные кровью раны буквально кишели насекомыми. Благодаря «заботе» Бриджера вместо того, чтобы греться на солнце, Гласс был надежно укрыт мокрой листвой и ветками. Тело его промокло, раны еще сильнее нагноились, а насекомые приняли его за труп. Ладно, когда люди списывают тебя со счетов, но насекомые – это уже перебор. Траппер усмехнулся собственным мыслям и принялся сдирать с себя одежду и грязные бинты, сделанные из разорванных рубашек.
Шумные воды реки промыли раны. Несмотря на самое начало сентября, вода здесь была ледяной. Это было очень кстати. Тело тут же онемело, и ноющая боль исчезла. Правда, течение начало сносить его в сторону, подальше от могилы. Дальше по курсу показался высокий порог, который в своем нынешнем состоянии траппер просто бы не пережил. Гласс начал отчаянно цепляться за берега, но, как ни старался, не мог выбраться из воды. Ухватиться за берег оказалось просто невозможно. Буквально в метре от порога, уводившего воды притока Гранд вниз на добрый метр, Гласс ухватился за корягу и кое-как выбрался на берег. После чего он вновь потерял сознание. Очнулся лишь вечером от дикого озноба.
Кое-как траппер дополз до ямы, в которой пролежал неизвестно сколько, и стал осматривать ее. Ни винтовки, ни ножа, ни сумки для личных вещей и добытых шкур не было. Только шкура медведя. Хоть что-то. Гласс начал вытаскивать многокилограммовую шкуру выпотрошенного животного. Шкура была в том же состоянии, что и сам Гласс. То есть в стадии катастрофы. Траппер разложил ее на траве и решил, что за следующий день она немного подсохнет и ею станет возможно укрываться. Одежда уже была в полном порядке. Трапперы одевались почти так же, как и индейцы, так как условия их жизни были примерно одинаковыми. Одежда должна была укрывать от холода и спасать от жары. Штаны и рубаха были как раз из таких. Учитывая наличие шкуры медведя, можно было надеяться на то, что он хотя бы не умрет от холода. От голода, ран, гангрены, но не от холода.
На дне могилы остался лишь ворох листвы и дерна. Гласс стал ворошить яму веткой. Ничего полезного он не находил, как вдруг в листве что-то блеснуло. Этот латунный, сдержанный блеск сложно было с чем-то перепутать. Увеличительное стекло, понял Гласс. Фицджеральду оно действительно было ни к чему, вот тот и выбросил безделушку. Хью Гласс носил это стекло больше в память о годах пиратства, чем из необходимости, но сейчас оно действительно могло пригодиться. Вернее, днем, когда солнце будет высоко и можно будет направить его лучи к цели. Есть надежда на то, что удастся развести костер. Уже что-то.
Вот уже много дней, как он ничего не ел. Да и не хотелось ему сейчас есть. Правда, если он хотел выжить, ему нужны были силы. Гласс огляделся по сторонам. Волк убежал, а ведь можно было тогда его схватить, и сейчас бы проблемы еды не возникало. Наконец он заметил траву, которую употребляли в пищу пауни, и подполз к ней. Гадость была несусветная, но ни на охоту, ни на рыбалку рассчитывать не приходилось. Все силы Гласса уходили на то, чтобы удерживать себя в сознании.
– Еще не сдох? – попеременно наклонялись то Бриджер, то Фицджеральд, то Генри, то остальные трапперы из сотни Эшли. Гласс вздрагивал и просыпался. Увидев тот же мрачный пейзаж, он понимал: еще нет.
На следующий день шкура медведя немного подсохла. Теперь ею можно было укрываться. Нужно было подумать о том, что делать дальше. Он жив, но что с того? Еще день или два, и старуха с косой все-таки посетит его. Он умрет от голода, заражения крови, холода, лихорадки, диких зверей… Вариантов было много. Самым реальным из всех был голод.
Вдалеке краснели гроздья буйволиных ягод – так в здешних местах называли шефердию[19], ягоду, напоминающую по вкусу смородину. В начале сентября все берега Гранд-Ривер и ее притоков были буквально усеяны этими ягодами. Вот только на поляне, возле Гласса, она не росла.
Оглядев все свое имущество в виде шкуры медведя и увеличительного стекла, Гласс решил все-таки доползти до кустарника. По крайней мере, умрет не с голоду.
Траппер накинул на себя шкуру медведя и стал медленно подтягиваться на руках вперед. Одна нога совсем не желала слушаться, когда он пошевелил второй, та отозвалась такой болью, что Гласс едва удержался в сознании. Волочить ноги по земле тоже было не особенно приятно, но такую боль еще можно было стерпеть.
Он прополз добрую сотню метров, но до кустарника было еще далеко. Он передохнул и пополз дальше. Вскоре спасительные ягоды оказались прямо над его головой. Траппер жадно рвал гроздья буйволиных ягод и запихивал их в рот. Чуть не поперхнувшись, траппер понял, что пострадал еще серьезнее, чем думал. Через все лицо и шею шли свежие следы когтей гризли. Гласс стал ощупывать незнакомые раны на своем лице, шее и спине. Коснувшись плеча, он почувствовал новый взрыв боли и отдернул руку. Посмотрев на ладонь, он понял, что дела обстоят куда хуже, чем казалось раньше. На руке вновь были следы гноя, в котором копошилась новая партия личинок. Выдохнув, он вновь посмотрел на кустарник с ягодами.
– У меня нет права на страх, – сказал себе он, голос его звучал неестественно. От многодневного молчания и ран он охрип. Неприятный звук его речи будто нарушил гармонию окружающей его природы.
Нижние ветки кустарника опустели, а подтянуться чуть повыше он не мог. Дальше по курсу был еще один куст с ягодами. На сей раз он дополз побыстрее. Потом ситуация повторилась. Периодически он отключался, но очень скоро сознание вновь возвращалось к нему. А вместе с мыслями приходил и голод, который ягоды, казалось, только подстегивали.
