Вначале я не хотел ничего рассказывать, но она уверила меня, что сможет подобрать эффективное лечение, только если я объясню, как именно получил ранения и, главное, чем их обрабатывали. Так что я поведал ей свою историю не по своей воле. Но мне казалось, что, услышав страшные подробности моей жизни, она ужаснется, начнет меня бояться и перестанет приставать с вопросами.
Я низко опустил голову и пустился в воспоминания о совсем еще недавнем прошлом. Эстер очень внимательно, не отрываясь, смотрела на меня.
Прошло более года с тех пор, как меня призвали в армию. Настал второй за время моей службы сезон засухи, и в нашем гарнизоне в который раз подошли к концу еда и боеприпасы. Для решения этой проблемы нам, как всегда, надо было совершить набег на какое-нибудь селение, где есть все необходимое. Мой отряд отправился в разведку. Мы отыскали деревню и целый день наблюдали за ней из ближайшего леса. Оказалось, что вооруженных людей там больше, чем солдат в гарнизоне лейтенанта Джабати. Все они были хорошо экипированы, и автоматы у них были новее наших. Я не был уверен, что в деревне стояли боевики, потому что среди них практически не было подростков, как во всех других отрядах повстанцев, с которыми нам доводилось сталкиваться. Некоторые из селян ходили в камуфляжной форме, другие – в обычной гражданской одежде. Вернувшись в свой лагерь, мы доложили обо всем лейтенанту, и практически все солдаты выступили в рейд. На прежней базе осталось всего двое часовых.
До обнаруженной нами деревни было три дня пешего пути. Решено было захватить ее и перебазироваться туда, а не тащить добытое продовольствие и оружие в наш старый лагерь. Мы отправились в путь вечером и шли быстрым шагом всю ночь, временами переходя даже на легкий бег. Раз в сутки мы делали привал, чтобы поесть, утолить жажду, принять наркотики. Мы взяли с собой все запасы патронов и гранат, автоматы, полуавтоматические пулеметы. У каждого было по два «АК» – один на спине, другой в руках. На третье утро лейтенант дал нам отдохнуть дольше, чем в предыдущие дни. После этого мы совершили последний длинный марш-бросок. К вечеру вдали показалась деревня.
В ней было много манговых, апельсиновых, гуавовых деревьев. Наверное, ее жители когда-то занимались выращиванием фруктов и тщательно ухаживали за садами. Мы окружили селение с трех сторон и ждали приказа лейтенанта. Сидя в засаде, я и мои товарищи постепенно пришли к неожиданному выводу: в деревне никого нет! Лежащий рядом со мной лейтенант бросил взгляд на меня. Вид у него был озадаченный. Я шепнул, что несколько дней назад тут было полно вооруженных людей. Почему же сейчас так пустынно? Вскоре по улице с громким лаем пробежала собака. Еще примерно через час в селение вошли пятеро мужчин с автоматами. Они взяли с одной из веранд какие-то корзины и двинулись к реке. Мы заподозрили неладное, как вдруг сзади раздался выстрел. Стало ясно, что нас заманили в ловушку. Противник пытался выгнать нас из леса и заставить переместиться в деревню. Там, на открытой местности, будет легче с нами расправиться.
Перестрелка шла всю ночь, а утром нам ничего не оставалось, кроме как войти в селение. Именно этого и добивался враг. К тому времени мы потеряли пятерых товарищей, а оставшиеся, как могли, продолжали отражать натиск неприятеля. Снайперы спрятались в кронах плодовых деревьев и вели оттуда шквальный огонь. Мы рассредоточились и решили перебежками добраться до другого конца деревни, пригибаясь и прячась за домами, когда это возможно. Нужно было убираться отсюда подобру-поздорову, но для начала следовало расправиться с засевшими на ветках боевиками. Мощными очередями мы расстреливали деревья. Тех, кто не был убит сразу, мы приканчивали еще до того, как они успевали упасть на землю. Чтобы передохнуть и решить, что делать дальше, необходимо было добраться до укрытия, предварительно создав коридор для прохода через плотную завесу обрушивавшегося на нас со всех сторон огня. Мы направили свои автоматы и пулеметы в сторону леса и, уничтожая все живое на своем пути, прорвались в джунгли. Здесь мы снова собрались вместе, и лейтенант коротко напутствовал нас своими обычными увещеваниями: надо биться, не щадя сил, чтобы захватить деревню, иначе придется долго скитаться по лесу в поисках другого базового лагеря.
Почти у всех наших бойцов кровили ссадины и царапины, но это не мешало им продолжать сражаться. У меня и некоторых моих товарищей было много небольших пулевых ран, но мы просто не обращали на них внимания. Первую контратаку мы предприняли, чтобы отбить у врага тела погибших и заполучить их оружие. Во время второй вылазки мы попытались взять под контроль деревню. За двадцать четыре часа наш отряд несколько раз отступал и прорывался вперед, каждый раз пополняя запасы благодаря захваченным у убитых врагов трофеям. Наконец нам удалось сломить сопротивление противника. Стрельба затихла, кусты за манговыми деревьями долго оставались неподвижными. Казалось, селение теперь в наших руках.
Но когда я зашел в одну из хижин и стал набивать рюкзак обнаруженными там боеприпасами, на нас вновь обрушился огонь. Три пули попали мне в левую ногу. Две прошли навылет, а третья засела в ступне. Идти было невозможно. Я лег, стал стрелять в ту сторону, откуда были выпущены настигшие меня пули, и разрядил целый магазин на один небольшой участок кустарника. Помню, в позвоночнике начинало покалывать, нога опухла, однако особенной боли я не чувствовал – слишком был накачан наркотиками. Сержант медицинской службы оттащил меня с передовой в один из домов и попытался вынуть пулю. Каждый раз, когда он отнимал руки от раны, я видел, что они в крови по локоть. Он часто протирал мне лоб влажной тряпкой. Веки у меня отяжелели, и я потерял сознание.
Не знаю, что было со мной дальше, но очнулся я только на следующий день. Ногу пронизывала адская боль, будто в нее забивали гвозди или перерезали вены. Из глаз брызнули слезы, но кричать не было сил. Напрягая зрение, я попытался понять, где нахожусь. Я лежал на кровати в хижине с соломенной крышей. Потолок поплыл у меня перед глазами. Выстрелов не было слышно, и я пришел к выводу, что неприятеля окончательно прогнали. От этого на мгновение стало легче на душе, но тут ногу обожгло новой болевой волной. Все тело напряглось, я судорожно сжал края кровати, стиснул зубы и прикрыл веки. Послышались шаги, и в комнату вошли несколько человек. Когда они подошли ко мне и завели разговор, я узнал их голоса.
– Парень очень страдает, а обезболивающих у нас здесь нет. Все они остались в прежнем лагере, – вздохнул сержант-медик. – Можно послать кого-то за лекарствами, но это шесть дней туда и обратно. Раненый не дождется помощи и умрет от болевого шока.
