О том, откуда взялись у Есенина и Мариенгофа эти «эксцентричные» цилиндры, рассказал Илья Шнейдер (речь о нём тоже впереди):
«Очутившись, уже не помню, почему, в Петрограде без шляп, Есенин и Мариенгоф безуспешно оббегали магазины. И вдруг обнаружили сиротливо стоящие на пустой полке цилиндры. Один из них Есенин немедленно водрузил себе на голову, а Мариенгофу с его аристократическим профилем и „сам бог велел“ носить цилиндр».
Но вернёмся в «Стойло Пегаса». На стенах кафе оформлявший его Юрий Анненков разместил есенинские строки:
«Плюйся, ветер, охапками листьев, —
Я такой же, как ты, хулиган!..
Не сотрёт меня кличка «поэт».
Я и в песнях, как ты, хулиган».
А у Маяковского, устроившегося работать в РОСТА и получившего отдельную комнату в Лубянском проезде, отношения с Лили Юрьевной наладились.
Михаил Черемных:
«Работать ему помогала Л.Ю.Брик. Он рисовал, а она раскрашивала. У нас были свои названия красок (например, та, которой красились руки и лица, называлась „мордовал“)».
Амшей Маркович Нюренберг (другой художник, тоже пришедший в РОСТА):
«Маяковский делал углём контур, а Л.Ю.Брик заливала рисунок краской».
Но, по утверждению Нюренберга, это случалось не очень часто – «иногда».
О том, что такое «Окна РОСТА», Маяковский чуть позднее говорил:
«Окна РОСТА – фантастическая вещь! Это обслуживание горстью художников, вручную, стапятидесятимиллионного народища.
Это телеграфные вести, моментально переделанные в плакат, это декреты, сейчас же распубликованные частушкой».
Работа в РОСТА стала для Маяковского, пожалуй, первой в его жизни настоящей службой. Такой же, как и у всех россиян. Это были не ночные выступления в кафе и артистических подвальчиках с чтением стихов захмелевшей публике, а ежедневные появления на рабочем месте и выполнение там вполне определённой работы. Хотя официально только один Черемных являлся штатным работником РОСТА, все остальные были внештатными сотрудниками.
Лили Брик:
«Работали беспрерывно. Мы вдвоём с Маяковским поздно оставались в помещении РОСТА, и к телефону подходил Маяковский.
Звонок:
– Кто у вас есть?
– Никого.
– Заведующий есть?
– Нет.
– А кто его замещает?
– Никто.
– Значит, нет никого? Совсем?
– Совсем никого.
– Здорово!
– А кто говорит?
– Ленин.
Трубка повешена. Маяковский долго не мог опомниться».
Маяковский, поднабравшийся за время работы «Кафе поэтов» свободолюбивых анархистских взглядов, очень скоро почувствовал, как удалены от масс, как недоступны для рядовых граждан большевистские вожди. Бенгт Янгфельдт приводит такой пример:
«Якобсон вспоминал, что Маяковский в перерыве между плакатами РОСТА нарисовал карикатуру: Красной армии удалось взять крепость, защищённую тремя рядами солдат, в то время как Маяковский тщетно пытается пробиться к Луначарскому, которого охраняют три ряда секретарш».
Когда Маяковский (по его же собственным словам) был просто «поэтом», разговор с наркомом шёл на равных. Став сотрудником РОСТА, рисовавшим карикатуры для витрин не работавших магазинов, он превратился в мелкого чиновника, который для члена Совнаркома интереса не представлял.
Писала о наркоме просвещения и Зинаида Гиппиус. И не только о нём:
«Но вот прелесть – это наш интернациональный хлыщ – Луначарский. Живёт он в сиянии славы и роскоши, этаким неразвенчанным Хлестаковым. Занимает, благодаря физическому устранению конкурентов, место единственного и первого „писателя земли русской“…
Устроил себе, в здании литературного (всероссийского) комиссариата, и «Дворец искусств». Новую свою «цыпочку», красивую R, поставил комиссаром над всеми цирками. Придумал это потому, что она вообще малограмотна, а любит только лошадей. (Старые жёны министров большевицких чаще всего – отставлены. Даны им различные места, чтоб заняты были, а министры берут себе «цыпочек», которым уже дают места поближе и поважнее.)»
Должность комиссара цирков занимала тогда красивая дрессировщица-одесситка Нина Сергеевна Рукавишникова (девичья фамилия – Зусман), жена поэта и писателя Ивана Сергеевича Рукавишникова (того самого, что возглавлял «Дворец искусств»). Она пользовалась покровительством высоких должностных лиц, и, видимо, поэтому Гиппиус назвала её «цыпочкой» Анатолия Луначарского, который был уже женат на актрисе Наталье Александровне Розенель (девичья фамилия – Сац).
А в РОСТА началась проверка сотрудников на лояльность советской власти. Об этом – Лили Брик:
«Была в нашем отделе и ревизия. Постановили, что Черемных – футурист, и надо его немедленно уволить. Маяковского в этом не заподозрили. Он горячо отстаивал Черемных и отстоял».
Нетрудно себе представить, какое образование было у этих ревизоров. А Маяковского «не заподозрили» потому, что он в штате РОСТА не состоял.
Сентябрь 1919 года подходил к концу, когда в ответ на расстрел видных махновцев анархисты произвели террористический акт. Первый комендант Смольного и Кремля Павел Дмитриевич Мальков вспоминал (в книге «Записки коменданта Кремля»):
«В эти дни, осенью 1919 года, рвался к Москве Деникин. Белые захватили Орёл, взяли Курск, подступали к Туле. Московская партийная организация объявила мобилизацию коммунистов на фронт…
25 сентября в помещении Московского комитета РКП (б), в Леонтьевском переулке, собрался московский партийный актив. Заседание открыл секретарь МК РКП (б) Владимир Михайлович Загорский».
Это был тот самый большевик Загорский (Лубоцкий), с которым сотрудничал, выполняя какие-то его поручения, юный гимназист Владимир Маяковский.
Собрание партийного актива шло своим чередом, когда неожиданно (вновь приводим фрагмент книги Малькова):
«… в окне, выходившем в небольшой сад, с треском лопнуло стекло, и в гущу собравшихся грохнулась, шипя и дымя, большая бомба. Все на мгновение оцепенели, затем шарахнулись к двери, давя и толкая друг друга. Моментально образовалась пробка.
В этот момент прозвучал спокойный решительный голос Загорского:
– Спокойно, товарищи, спокойно. Ничего особенного не случилось. Сейчас мы выясним, в чём дело.
