их на весь мир.
Эрнст Генри увидел Москву военную. Как только отогнали немцев, жизнь в столице стала входить в обычную колею. Но людей в городе было маловато. Эвакуировавшимся в 1941-м москвичам для возвращения требовалось специальное разрешение. Если кто-то приезжал самовольно, ему не выдавали карточек и не восстанавливали прописку. Без карточек нельзя было прожить, а без прописки — вообще находиться в столице.
Карточки существовали на все. Эрнст Генри с удивлением узнал, что существовало 114 различных норм и видов снабжения — в зависимости от места работы и должности. В Мосгорисполкоме и райисполкомах действовали бюро по выдаче продовольственных и промтоварных карточек, а также бюро по учету рабочей силы и топливные отделы. Продовольственные карточки выдавали каждый месяц, промтоварные — раз в полгода. Они были не именные и при утере не возобновлялись. 800 граммов хлеба выдавали по рабочей карточке, 600 граммов — по карточке служащего. Детям и иждивенцам (то есть пенсионерам и неработающим) полагалось всего 400 граммов. Хлеб продавался ежедневно — с 6.30 утра, свою пайку разрешалось выкупить на один день вперед. Просроченные карточки не отоваривались. Жиры, мясо и рыбу продавали подекадно. Колбаса, сельдь, консервы засчитывались в норму отпуска рыбы или мяса. В столовых, которые обслуживали предприятия и учреждения, указывалось: «За обед, изготовленный из 100 г. мяса, сдается талон на 50 г. мяса».
Рабочим и инженерам полагалось на месяц 2 с лишним килограмма мяса и мясопродуктов, килограмм рыбы, 2 килограмма крупы и макарон, 1,5 килограмма сахара и кондитерских изделий. Для остальных категорий нормы снабжения были значительно меньше. Неравенство состояло и в том, где именно карточки отоваривались, как тогда говорили. В закрытых распределителях выдавали настоящее мясо, в обычных магазинах много было костей. Вместо мяса по карточкам часто приходилось брать яичный порошок, вместо крупы — картофель, вместо сахара — повидло.
Промышленные товары — ткани, швейные изделия, чулки и носки, обувь, мыло — тоже распределялись по разным категориям работников. К первой относились рабочие, инженеры и служащие оборонных отраслей, ко второй — остальные граждане.
Эрнста Генри кормили в служебных столовых, так что о пропитании ему беспокоиться не приходилось. Значительно важнее было видеть, как Красная армия одерживает одну победу за другой. Ему показали и немецкое кладбище в освобожденном Гжатске: бесконечные ряды крестов на могилах солдат вермахта.
Эрнст Генри услышал и новые акценты в пропаганде — упор на русскую историю. По радио исполняли симфонию Петра Чайковского «1812 год», которая находилась под запретом четверть века, поскольку в ней звучало немыслимое — «Славься ты, славься, наш русский царь».
Это была своего рода смена вех: от советского патриотизма — к русскому. Эрнсту Генри рассказали, что полковой комиссар Иосиф Самуилович Брагинский из Главного политического управления РККА обратился в ЦК с предложением создать газету для масс — «для русского крестьянина-колхозника, для каждой домашней хозяйки», рассказывать в ней «об оскорблении немцами русского национального достоинства»: «Газета должна быть максимально советско-русской газетой. Воспитывать чувство патриотизма, понимание того, что „что русскому здорово, то немцу смерть“… Может быть, назвать ее „Русская Правда“».
Пока Эрнст Генри находился в Москве, произошли большие перемены в отношениях с Великобританией. Сталин, раздраженный очередной отсрочкой в открытии второго фронта, летом 1943 года решил это продемонстрировать. Из Соединенных Штатов он убрал Максима Максимовича Литвинова, из Англии — Ивана Михайловича Майского и заменил их молодыми дипломатами. В Вашингтоне послом стал Андрей Андреевич Громыко, будущий министр иностранных дел, в Лондоне — Федор Тарасович Гусев.
Крестьянский сын, Гусев прочитал как-то в газете объявление о наборе в Институт дипломатических и консульских работников при НКИД СССР, поехал в Москву и был принят. В 1937 году приступил к работе в наркомате, а уже в июне 1939 года стал заведующим 2-м Западным отделом, который ведал отношениями с Великобританией. После нападения нацистской Германии на Советский Союз Федор Гусев оказался на ключевом направлении. Но профессиональному успеху сопутствовало личное горе. Жена Гусева эвакуировалась под Казань — вместе с другими семьями сотрудников наркомата. Они оказались в очень трудных условиях, маленький сын Гусевых простудился и умер [6].
В июне 1942 года Федор Тарасович стал первым посланником в Канаде, в войну установившей дипломатические отношения с СССР. Он приехал в Монреаль поездом из Вашингтона. Встречал его на железнодорожном вокзале в Оттаве сам премьер-министр страны Маккензи Кинг. А ровно через год его внезапно отозвали в Москву и объявили о переводе в Англию. В апреле 1943 года Майского отозвали в Москву «для консультаций».
Нового посла в Лондоне принял Сталин. Гусев честно сказал, что молод для такого поста — ему было 37 лет.
— У нас нет других людей, — ответил Сталин. — Многие сейчас на фронте. Нам же нужно отозвать посла Майского, который слишком оправдывает действия англичан, саботирующих открытие второго фронта в Европе.
«Ошеломлен сообщением о замене Майского Гусевым, — записал в дневнике Максим Литвинов. — Вот уж действительно не ожидал».
Когда Эрнст Генри вернулся в Лондон, в хорошо ему знакомом кабинете посла сидел уже Гусев.
Британцы сталинский жест восприняли с обидой. Английские дипломаты возмущались: «Гусев плохо знал английский, не проявлял никакой инициативы, похоже, его взяли на дипломатическую службу из колхоза или после школы НКВД».
Уинстон Черчилль был раздражен неравноценной заменой и долго не принимал нового посла. Когда британский премьер-министр прилетел в Москву в октябре 1944 года, Сталин нашел способ повысить акции своего посла — за обедом провозгласил тост:
— За моего друга, посла СССР в Великобритании, товарища Гусева!
Отношение англичан к Гусеву стало лучше. Черчилль часто с ним беседовал, высказывал свои идеи, адресуясь, разумеется, к Сталину.
Положение самого Эрнста Генри в советском посольстве изменилось. Это проявилось, когда редактируемый Эрнстом Генри еженедельник по ошибке поместил карту Восточной Европы, где территория СССР была указана в границах 1938 года. А это тема болезненная до невозможности! Уже оживленно обсуждалось послевоенное мироустройство. Сталин требовал от союзников признать новые границы — включение в состав Советского Союза Западной Украины, Западной Белоруссии, Бессарабии и Буковины, а также трех балтийских республик.
Посол Гусев защищать своего проштрафившегося сотрудника не пожелал. Он счел «политический промах» непростительным и предложил Москве незамедлительно сменить главного редактора. А вот Майский счел своим долгом поддержать Эрнста Генри. Он написал письмо наркому иностранных дел Вячеславу Михайловичу Молотову, напомнил заслуги Генри и объяснил его промах: «он человек увлекающийся, порывистый».
К Майскому в Москве тогда прислушались, Эрнст Генри остался на
