встречи руководителей трех стран невозможно разрядить весьма напряженную обстановку».
— Вы держите в руках европейские столицы и никого туда не пускаете, — говорил послу Черчилль. — Польские дела загнаны в тупик, общая атмосфера накалена — все это не может не вызывать у нас тревогу. Я знаю, вы являетесь великой нацией и своей борьбой заслужили равное место среди великих держав, но и мы, британцы, являемся достойной нацией, и мы не позволим, чтобы с нами обращались грубо и ущемляли наши интересы.
Федор Гусев сообщал в Москву, что Черчилль с трудом сдерживал себя. Премьер-министр сказал послу:
— Одно из двух. Или мы сможем договориться о дальнейшем сотрудничестве между тремя странами, или англо-американский мир будет противостоять советскому миру, и сейчас трудно предвидеть вероятные результаты, если события будут развиваться по второму пути.
Эрнст Генри как представитель Совинформбюро в Англии докладывал в Москву о том, как изменилось отношение к Советскому Союзу: «Первый прямой эффект (мы его ощутили сразу на нашей спине) имела волна клеветнических сообщений о „жестокостях“ Красной армии в оккупированных странах, в частности „изнасилованиях“. Эта волна была организована технически блестяще».
Оргбюро ЦК приняло постановление от 29 сентября 1945 года «Об улучшении советской пропаганды за рубежом». В октябре Совинформбюро отправило наркому иностранных дел Молотову и секретарю ЦК Маленкову докладную записку «О кампании союзников по дискредитации Красной Армии». Предлагалось развернуть ответную контрпропагандистскую работу. Начальник Совинформбюро Соломон Лозовский говорил на совещании армейских пропагандистов:
— Бытие определяет сознание — и то, что мы набили морду, это усвоено многими, и они начинают представлять себе, что Советский Союз представляет силу, а силу всегда уважают, любят или не любят, это другой вопрос, но всегда уважают.
Комиссия ЦК представила Сталину записку «О работе Совинформбюро»: «По тысячам каналов идет антисоветская клевета, она имеет определенный целеустремленный характер, им нужно в массах подорвать престиж Советского Союза. Это является предпосылкой для подготовки возможностей войны против Советского Союза… Нужно отбить это контрнаступление».
В ЦК были уверены, что у англичан и американцев есть продуманный план пропагандистской работы против СССР, что у них выделены на это деньги, отличная техника и высококлассные специалисты. Лозовский требовал от подчиненных наступательной пропаганды:
— Мы ведем себя слишком деликатно, много деликатнее, чем англичане, американцы и французы. Мы почему-то считаем, что должны умалчивать о тех свинствах, которые они делают, а они делают очень много свинства прямо против нас. Конечно, полемика против них не должна носить такой же характер, как когда мы полемизировали против фашистов и прочих… но мы не вегетарианцы, а большевики.
Как действовать внутри страны было ясно. Перекрыли каналы доступа иностранной литературы, затем приступили к глушению зарубежного радио. Но с внешнеполитической пропагандой не ладилось.
Глава Совинформбюро предлагал налаживать особые отношения с буржуазными газетами и отдельными журналистами. Пробовали работать в этом направлении, но не очень удачно. Эрнст Генри должен был исполнять указания прямого начальства, но как это сделать?
В 1946 году недавно созданный Отдел внешней политики ЦК, которым руководил будущий член Политбюро и секретарь ЦК Михаил Андреевич Суслов, обследовав работу Совинформбюро, доложил высокому начальству весьма критическую оценку: «Пропаганда, проводимая Совинформбюро, чрезвычайно слаба и малоэффективна. Она не идет ни в какое сравнение с пропагандой Соединенных Штатов и Англии, которые располагают огромными штатами, средствами и превосходной техникой. Требуются решительные меры».
Начались перемены внутри Совинформбюро. В Лондон пришло распоряжение: немедленно командировать Эрнста Генри в Москву. Выполнять или не выполнять указание Москвы — так вопрос для преданного коммуниста даже не стоял. Впрочем он явно не подозревал, что в Англию уже не вернется. Полагал, что речь идет о краткосрочной командировке.
Мог ли он остаться в Лондоне? В ту пору — только попросив у властей Великобритании политического убежища. Это бы означало перечеркнуть всю свою жизнь, отказаться от всего, во что он искренне верил. И Эрнст Генри поехал в страну, которую на самом деле совершенно не знал, поскольку покинул Россию подростком почти три десятилетия назад и при советской власти практически не жил. Короткие служебные командировки не в счет. Он вспоминал: «Я в первый раз приехал в Москву примерно в апреле 1917 года еще мальчиком. Жил у сестры (Арбат, дом № 51, кв. 134) до середины 1918 года. Оттуда уехал с сестрами в Киев. Из Киева в 1919 году с советским паспортом уехал в Берлин, где проживал мой отец, ставший в 1914 году гражданским военнопленным в Германии.
В Берлине связался с Исполкомом Коммунистического интернационала молодежи и в апреле — мае 1920 года был послан нелегальным курьером в Москву в ЦК комсомола. Пробыл в Москве примерно до октября 1920 года, работая в качестве секретаря международного отдела ЦК РКСМ, жил на квартире ЦК на Кузнецком мосту. Затем послан ЦК на постоянную работу за границей. Работал в Берлине в германском комсомоле, затем в аппарате ЦК Коммунистической партии Германии.
В 1922 году вновь приезжал в Москву в качестве корреспондента берлинской коммунистической газеты „Роте фане“, жил в гостинице Коминтерна „Люкс“ на улице Горького. Вновь был откомандирован за границу.
В 1933 году переехал из Берлина в Лондон.
В июне 1941 года был назначен редактором газеты советского посольства в Лондоне „Совьет нюьс“. Заведывал также книжными, театральными и музыкальными делами при советском посольстве.
В январе 1943 года был командирован в Москву, прожил до апреля или мая в гостинице „Москва“, затем откомандирован обратно в Лондон».
Эрнст Генри вернулся в Англию в апреле через Бристоль, о чем Особый отдел Скотланд-Ярда незамедлительно донес в МИ-5. Через месяц, 27 мая 1943 года, один из офицеров британской контрразведки записал в его деле: «Меня информировали, что Ростовский улетел из Англии на самолете в СССР 4 января 1943 и вернулся через Каир и Гибралтар на самолете 27 апреля 1943 года. Он привез с собой два запечатанных пакета из народного комиссариата иностранных дел российскому посольству».
За ним так же внимательно присматривали — до самого его отъезда в Москву. 17 октября 1946 года в его дело положили очередную справку: «Берта Кларк позвонила в „Советские новости“ и говорила с Ростовским. Она спросила, может ли приехать, чтобы повидать его. Он согласился».
Сам Эрнст Генри писал: «В ноябре 1946 года был откомандирован в Москву, где стал работать редактором Советского Информбюро. Прожил около девяти месяцев в гостинице „Метрополь“, а затем стал жить по частному найму».
Последние сталинские годы
