Поскольку слухами земля полнится, до нас дошла информация, что в этом особняке будет штаб-квартира какого-то важного генерала, а в домах по соседству – подведомственные ему подразделения. Теперь привычную атмосферу тихих особняков сменили шум и суета. Особенно это ощущалось при встрече первого послевоенного Нового года. Сотни возбужденных и опьяненных сознанием победы и мирной жизни людей высыпали на улицы и переулки. Мы также решили проветриться после обильного застолья и традиционных бокалов шампанского. Мама с Яной шли впереди, мы с Валентиной – за ними. Во время прогулки, насыщенной взаимными поздравлениями и добрыми пожеланиями горожан, нас остановил мужчина лет пятидесяти в гражданской одежде, хотя выправка у него была явно военная. Меня поразило жесткое и властное выражение его лица и пронизывающе-недоверчивый холодный взгляд. Стараясь изобразить приветливую улыбку, он обратился ко всем нам, хотя глаза были обращены на маму:
– Прошу вас принять наилучшие новогодние поздравления от меня, а значит, и от сотен тысяч моих подчиненных и единомышленников. Вы – мои соседи через два участка справа. Не удивляйтесь. Извините, что с первого дня приезда заочно (и без вашего согласия) я имел счастье познакомиться с вами. Что поделаешь, такое время. Война закончилась, война продолжается, обстановка требует знать о многих людях, особенно если они находятся рядом. А теперь разрешите представиться: Лев Мехлис[36].
Назвав свою фамилию, он опять улыбнулся, но мне почему-то стало не по себе. Правда, воркующий, картавый тембр голоса мгновенно воскресил в моей памяти образ милого одессита Леонида Русскинда на далеком Урале. Видимо, промелькнула мысль, оба они – уроженцы Одессы… И внешне, и по манере разговора они были очень похожи, хотя Мехлис, конечно, обладал какой-то особой, зловещей привлекательностью. Или это уже более поздние впечатления?.. Во всяком случае, мама сообразила сразу, как следует ответить на его поздравление. Она обратилась к Мехлису приветливо и очень мягко:
– Не думайте, что только вы знаете своих ближних соседей. Ведь к вашему приезду готовился весь город! Вы слишком известный на всю страну человек, чтобы остаться незамеченным. И для нас большая честь с вами познакомиться в новогоднюю прогулку. Это лучший подарок. Огромное спасибо вам!
По лицу Мехлиса было видно, что слова мамы пришлись ему по душе. Он церемонно и с улыбкой поцеловал ей руку. Нам приветливо кивнул. Его охрана держалась на почтительном расстоянии. Мехлис удалился быстрым шагом. На следующий день посыльный принес от него новогодние подарки. Больше я его никогда не видел.
Мама потом рассказала, что несколько раз Мехлис напрашивался в гости. Причина была понятна, как и последствия явного отказа. Поэтому она, в присутствии Яны, соглашалась его принять. По ее словам, страшный человек оказался очень интересным собеседником, жизнь которого вполне могла бы стать сюжетом авантюрного романа. Мех-лис навещал наш дом несколько раз. Однажды мама решилась попросить его содействия, чтобы отца перевели поближе к Черновцам. В ответ Мехлис сухо и кратко сказал, что даст поручение проверить целесообразность такого перевода. Примерно через месяц отец был откомандирован в воинскую часть, расположенную в Черновцах. Это был один из самых счастливых дней в нашей жизни. Мы понимали, что без участия Мехлиса здесь не обошлось. Наверное, этот взлетевший на вершину власти человек, о жестокости и подозрительности которого слагали легенды, не лишен был душевных порывов[37].
Отец отсутствовал более трех лет. Внешне он мало изменился, хотя заметно похудел. Поэтому казался выше своего среднего роста. В густой русой шевелюре серебрились нити седины. Появились новые морщины на мужественном и в то же время добром лице. О войне рассказывал скупо. Воспоминания были тяжелые. По его словам, многое пришлось переосмыслить. Произошла переоценка ценностей, как у миллионов людей, хлебнувших жесточайших будней войны. Влюбленными, истосковавшимися глазами он смотрел на жену и повзрослевшую дочь, унаследовавшую его черты.
Много времени мы стали проводить друг с другом. Откровенно, по-мужски обсуждали волнующие нас проблемы. Отец жестко поставил вопрос о продолжении прерванной учебы. Казалось, теперь все барьеры на пути к этому снимались. Однако даже на самом гладком пути не обходится без тормозящих препятствий. Около года потребовалось на полное завершение среднего образования в школе рабочей молодежи. Без него теперь не допускали к приемным экзаменам. Не то что во время войны, в Свердловске! Не мог я подвести и Артемия Ивановича. Нужно было довести до конца проектные работы по реконструкции кондитерской фабрики. По договору весь процесс, от начала до конца, занимал полтора года. И, наконец, сложный морской узел отношений с Валентиной с каждым днем стягивался все туже и туже.
Позиция родителей в этом вопросе вылилась в заговор молчания. Единственный раз отец, с присущим ему лаконизмом, изрек:
– Ты за годы войны стал взрослым и самостоятельным. Наше родительское мнение: совместить учебу и семью нереально. Чем-то надо пожертвовать или отложить немного. Но окончательно решать тебе.
Неопределенность плохо сказывалась на наших отношениях. Валентина стала нервной и раздражительной. Я понимал, что это связано с моей нерешительностью. Под Новый, 1947, год она вдруг заявила, что намерена возвратиться в Полтаву. Хотя все было неожиданно, этот шаг был предсказуем. Перед отъездом Валентина призналась, что ее чувства притупились, хотя она по-прежнему любит меня. Ее светлая мечта иметь со мной семью и детей превратилась в мираж. Больше ждать и надеяться она не хотела.
После ее отъезда я места себе не находил. Родители старались всеми силами меня отвлечь. Но я ощущал их скрытую радость от такой развязки. Все же мне было тоскливо. Оживились и одинокие девицы на работе, стараясь чаще попадаться мне на глаза и заигрывать под благовидными предлогами. Так для меня наступил период мимолетных увлечений.
С Валентиной мы продолжали переписываться. В одном из писем она уведомила меня, что решила устроить свою жизнь и выходит замуж за состоявшегося человека, на десять лет старше ее. Он – бывший военный, имеющий стабильную материальную базу для создания семьи. В будущем, бывая наездами в Полтаве, я неоднократно посещал ее благополучное гнездо, в котором появилось трое сорванцов. Сила первой любви угасла, но благодарная память осталась навсегда.
Новый, 1947, год мы наконец встретили в полном семейном составе. Вскоре отец, в связи с массовой демобилизацией, перешел на гражданское поприще. Ему предложили должность главного инженера фурнитурного завода. Это было очень близко от дома – по другую сторону парка, на главном проспекте, пересекающем весь город от вокзала до аэродрома. Я увлеченно продолжал курировать проектные работы на кондитерской фабрике. Во время деловой поездки во Львов, буквально ослепивший меня своей неповторимой красотой, удалось посетить Политехнический институт и уточнить условия поступления на архитектурный факультет.
