Анатолию было неловко, когда кондукторша в трамвае не хотела брать с него за проезд тридцать копеек когда в кармане лежали 3000-4000 рублей. Но прыгал Анатолий не потому что платили, а платили потому, что он прыгал.
Распрыгалась и эскадрилья. Вначале изъявили желание прыгать несколько солдат (пропускаем слово сержантов, всегда имея их в виду), затем, видя, что те кто прыгает, получают деньги, захотели прыгать и другие. Потом захотели прыгать и некоторые сверхсрочники и даже офицеры наземных служб, которые получали зарплату гораздо меньшую чем пилоты. Получая за прыжки, они их утаивали от жён и имели свои карманные деньги. Но все в один прыжковый день не могли прыгать, надо обеспечивать полёты, поэтому даже установили график очерёдности прыжков. У Отяна работы прибавилось во много раз, но он стал буквально центральной фигурой в предпрыжковые и прыжковые дни.
Его тогда не посылали в наряды, а он обычно ходил в наряд начальником караула. Это дежурство ему нравилось, и старшина был доволен, что был человек готовый в любое время на дежурство.
Анатолий даже установил рекорд продолжительности дежурства – четверо суток. Ему меняли состав караула, а он был бессменным. Караульное помещение находилось за полкилометра от части, и он там был свободным человеком, отсыпался и читал литературу.
Но не все были рады такому развороту событий, что парашютная подготовка в эскадрилье принимала массовый оборот. И если офицеры наземных служб прыгали по своей воле, то лётный состав должен был ежегодно совершить по два прыжка. До появления Отяна в части они умудрялись приписывать себе прыжки, но, зная его близость к командованию, да и то, что он уже был кандидатом партии и мог сказать о нежелании выполнять прыжки на партсобрании, заставило их вести себя осмотрительно. Большинство лётчиков боится совершать прыжки с парашютом, им надёжнее кажется самолёт, и много случаев было даже во время войны, когда пилоты.пытаясь посадить самолёт, не прыгали с парашютом и это кончалось трагически.
Анатолий, прикидываясь простачком, спрашивал их, когда они будут прыгать. Некоторые отшучивались, а некоторые злились и получалось, что он наживал себе врагов. А больше всех злился его непосредственный начальник старлей (сокращённо старший лейтенант)
Алышев. Но Анатолий научился не обращать на него внимания, тем более, что сделать Алышев ничего не мог, Отян всё выполнял по инструкциям.
Анатолий как-то подошёл к старлею Курбацкому, с которым у него сложились хорошие отношения.
Курьацкий обладал хорошим юмором и был ровен в обращении с солдатами. Он воевал стрелком-радистом на бомбардировщиках, а после войны переучился на пилота.
Однажды он спросил парня по фамилии Железный:
– Скажи, Бронзовый, откуда ты призывался?
– Я Железный, товарищ старший лейтенант.
– Так Бронзовый красивее, а ты мне нравишься, хороший парень.
– Я из Курска.
– Земляк значит.
– А Вы тоже из Курска? – обрадовано переспросил Железный.
– Да нет, я Курск бомбил во время войны.
Все, кто слушал этот разговор, покатились со смеху.
Анатолий сказал ему, улыбаясь, показывая на его растущий живот, который был вторым в эскадрилье после кацманского:
– А растёт у вас живот.
– Это не живот.
– А что? – спросил Анатолий удивлённо.
– Грудь, – ответил он твёрдо, – всё что выше колен – грудь.
Отян игру принял.
– Товарищ старший лейтенант, с такой грудью летом при приземлении можно ноги поломать, а зимой абсолютно безопасно, особенно в такой глубокий снег, как сейчас.
– Слушай, Отян, какой же ты молодец, что подсказал, давай уложим сегодня парашют, пока я дежурю, а в первый прыжковый день я прыгну, если разрешит командир. Только с условием, что прыгнем мы вместе.
Мне нравится, как ты рассчитываешь. Всё время у креста приземляешься.
– Да Вы не хуже рассчитываете, – подхвалил его Отян.
Они уложили парашют и на следующий день Курбацкий прыгнул, пришёл на старт радостный и говорит, показывая на живот:
– Моя грудь уменьшилась на пять килограмм. Следующий раз я тоже прыгаю. А то дожился я до зеркальной болезни. Стоявший рядом радист Избушка восемнадцать спросил:
– А что это за болезнь?
– Это тогда, когда ты свою письку можешь только в зеркало видеть.
Анатолий много раз убеждался, что страх перед парашютными прыжками уменьшается при хорошей психологической подготовке или примере. В данном случае таким примером послужил прыжок Курбацкого, и все без исключения пилоты и техники до конца зимы выполнили по два прыжка, а некоторые и больше. Даже командир эскадрильи Синьков прыгнул один раз, что было уже большим моим и его достижением. Отяна в эскадрилье зауважали.
Он был молод, доверчив, и считал, что все хорошо ко нему относятся. Но последующие через год события показали, что были люди, которые ждали и дождались, когда он поскользнётся, чтобы подтолкнуть его и насладиться падением. Но это будет позже. А пока Анатолий ложкой черпал мёд окружающего, как он думал всеобщего уважения.
В те годы Хрущёв и его политбюро проводили в жизнь идею так называемых "маяков", на которых нужно всем равняться. Маяки назначались из лучших тружеников. Были всесоюзные маяки, которым присваивали звание Героев Соцтруда и их фотографии повсеместно печали в газетах, на плакатах и т.д. Предполагалось, что все советские люди захотят быть похожими на маяков, и будут с энтузиазмом бесплатно трудиться на благо построения коммунизма.
Правда, случались и казусы. Разрекламированный на всю страну дояр, не хочу называть его фамилию, оказался бывшим полицаем, судим, лишён звания Героя и т.д.
Вот и Анатолий был объявлен маяком дивизионного масштаба, и его фотографии висели в красных уголках всех рот, батальонов и полков 106-й дивизии. Он стал узнаваем, что его даже патруль на улице знал в лицо. К удивлению, даже патруль из артиллерийского училища.
Анатолию это был приятно, но умом он всегда понимал, что слава любой величины эфемерна и надо быть по возможности скромнее, что бы в случае прекращения твоей популярности ты не выглядел смешным и этим не делал удовольствия своим злопыхателям.
Не всегда это получается у других, не всегда получалось и у него.
Есть замечательная китайская поговорка о том, что всякое восхождение вверх заканчивается спуском вниз, и тем больнее падать, чем с большей высоты падаешь.
Армейская жизнь шла своим чередом. Никогда в жизни Анатолий не жил так беззаботно, как этих два года службы в ВДВ. Подъём, зарядка, завтрак, работа, которая не тяготила, любимое дело – прыжки с парашютом, за которые ещё и платили. Он никогда не понимал и сейчас не понимаю за что им платили деньги и немалые. Всегда думал о том, что на него кто-то работает, получая копейки, а он, ведя праздный, себе в удовольствие, образ жизни, пользуюсь незаслуженно его трудом.
