На Андрея Чиркова я обратил внимание еще в финскую кампанию, когда он, только что окончивший Качинскую авиашколу, сражался на Крайнем Севере. Уже тогда совсем молодой летчик зарекомендовал себя смелым воздушным бойцом и волевым человеком.
Во время выполнения боевого задания Чирков потерпел аварию - отказал мотор. Летчик посадил машину далеко от аэродрома. Двадцать часов пробирался Чирков к своим. Шел по глубокому снегу при лютом морозе. Очень беспокоила сломанная во время тренировочных прыжков с парашютом нога, и все же мужество не покидало летчика. Чирков дошел до своих. За проявленную отвагу и мастерство при выполнении боевых заданий командование ВВС округа представило Чиркова одним из первых к награждению орденом Красного Знамени.
Жаль было, что такой летчик выбыл из строя в самые трудные для нас дни. Но Андрей Чирков обладал крепким здоровьем, ранение оказалось не тяжелым, и я надеялся, что долго в госпитале он не залежится, но предупредил, чтобы его ни в коем случае не выпустили раньше срока и вообще следили бы за ним повнимательнее, иначе, чуть подлечившись, удерет. Так уже было с ним в июле. Тогда он тоже был ранен, но в голову, лежал в госпитале и донимал врача просьбами отпустить его в часть. А на четвертый день не выдержал и сбежал. Узнав об этом, я крепко отчитал командира эскадрильи и друга Чиркова Петра Покрышева, не вернувшего подчиненного в госпиталь. Но время уже начиналось такое, когда каждый боевой летчик был на учете, и я разрешил Чиркову остаться в полку.
В августовских боях ленинградские летчики совершили еще несколько воздушных таранов. Больше всего мне запомнился подвиг капитана В. Т. Шаповалова из 192-го иап. Должно быть, потому, что он вел себя в одном вылете геройски трижды. В первый раз, когда ведомая им шестерка истребителей прорвалась через сильный заградительный огонь зенитных установок и отштурмовала колонну вражеских танков. На обратном пути советские летчики наткнулись на группу из 40 с лишним "юнкерсов" и "мессеров". Шаповалов немедленно атаковал их. Бомбардировщики противника были разогнаны, несколько из них рухнули на землю, но и наши летчики понесли потери. Машину Шаповалова подбили. Однако капитан, прежде чем покинуть самолет, таранил Ме-109 и лишь тогда выбросился с парашютом. Это произошло 11 августа{152}.
17 августа к нам в штаб на Дворцовую площадь явился журналист из Совинформбюро или из ТАСС, точно не помню. Он сказал, что завтра День авиации и было бы неплохо в праздник рассказать о боевых долах ленинградских летчиков. Я вызвал комиссара штаба М. И. Сулимова и велел ему подготовить для корреспондента справку, особенно отметить попросил летчиков из 39-й иад полковника Е. Я. Холзакова.
Вскоре Михаил Иванович вернулся. Прочитав справку, я сам удивился, столько у нас за два неполных месяца войны появилось мастеров воздушного боя и как успешно они громили врага. Только летчики из 39-й иад к этому времени уничтожили в воздухе и на земле более 150 фашистских самолетов. Были уже асы, лично сбившие по пяти и более вражеских машин. Самый внушительный боевой счет имели Алексей Сторожаков и Андрей Чирков, уничтожившие соответственно 8 и 7 немецких самолетов. Были в списке асов также Петр Покрышев и Павел Лебединский. Кстати, одного врага Лебединский уничтожил таранным ударом. Это случилось 17 июля в районе озера Самро, когда Павел Григорьевич в паре с ведомым вел воздушную разведку. Неожиданно сверху на советских летчиков свалились три Ме-110. Они сразу же подбили ведомого. Лебединский остался один, но не растерялся. Развернув свой "миг", он бросился в лобовую атаку и точной очередью сбил самолет противника. Два других "мессера" бросились наутек. Лебединский нагнал одного из них и винтом своей машины отрубил ему хвостовое оперение{153}.
Все это были летчики, знакомые мне еще с финской кампании, но меня несколько удивило, что в их числе не оказалось Александра Дмитриевича Булаева, командира эскадрильи из 159-го иап.
- А где же Булаев? - спросил я Сулимова.- Даже если он сбил меньше пяти немцев, вое равно надо сказать и о нем. Вы же сами знаете, Михаил Иванович, какой это мастер.
- Сбил он даже больше, но...
Сулимов как-то странно замялся и посмотрел на корреспондента.
- Да в чем дело, говорите! - потребовал я.
- Сбит он, товарищ командующий. Только сейчас звонил Холзаков.
- Сбит не значит погиб, - заметил я. - Подробности известны?
- Да, товарищ командующий.
- Расскажите, как и что.
В этот день утром старший лейтенант Булаев своей тройкой сопровождал СБ, вылетевших на бомбежку вражеских войск, наступавших на Волосово. Над линией фронта наши бомбардировщики подверглись атаке 12 Ме-109. Комэск и его ведомые сбили два "мессера"{154}. Когда Булаев заходил в хвост своему противнику, снизу кто-то из немцев полоснул пулеметно-пушечной очередью. Самолет комэска сразу свалился в штопор. Выбросился ли Булаев с парашютом, ведомые не видели шел бой.
Я приказал немедленно связаться по телефону с командиром части, державшей оборону на этом участке, и узнать, что им известно об этом бое и не видели ли они нашего летчика, спускающегося на парашюте. В тот же день вечером Холзаков доложил, что Булаев вернулся в полк живым и невредимым. Он приземлился на парашюте в расположении наших войск.
В это же время среди авиаторов впервые заговорили о молодом пилоте из 26-го иап Дмитрии Оскаленко. 18 августа стало днем рождения еще одного будущего ленинградского аса. Он не только прославил себя, но и отменно, по-фронтовому отметил праздник авиации - в один день сбил три вражеских самолета.
Последняя декада августа была драматической. События на фронте разворачивались в эти дни столь стремительно, были столь остры, что даже у самых крепких и стойких людей не раз обрывалось сердце.
19 августа передовые части противника завязали бои на внешнем оборонительном обводе Красногвардейского укрепленного района. 20 августа фашисты ворвались в Чудово и перерезали Октябрьскую железную дорогу. Южная группировка гитлеровцев, усиленная вскоре 39-м моторизованным корпусом, двинулась вдоль шоссе на Ленинград. С воздуха ее поддерживал 8-й авиакорпус ближнего боя. В этот же день немцы в районе Толмачево вышли к железной дороге Луга - Гатчина. Войска генерала Астанина оказались в окружении. Командование фронта разрешило Астанину оставить Лугу и пробиваться на соединение с главными силами.
В такой напряженнейшей обстановке 20 августа в Смольном во второй раз собрался партийный актив города. Обсуждался один вопрос: как отразить прямую угрозу вражеского вторжения в Ленинград. Первым выступил Ворошилов. Когда он подошел к карте и показал линию фронта, весь огромный актовый зал Смольного замер. Фашисты стояли у самого порога города. Впрочем, собравшимся не надо было и объяснять это. Уже несколько дней ленинградцы слышали рокочущее грозное дыхание фронта - отдаленный грохот артиллерийской канонады.
