Чаще всего людей на эти работы назначали полицейские. Они входили в барак и вслепую выбирали жертв, не принимая во внимание их физическое состояние. Чаще всего это были наиболее ослабленные — те, у кого не было сил вовремя смыться. Даже ждать охранников перед воротами, часто долго, на морозе — температура воздуха была от двадцати до тридцати градусов ниже нуля — было для этих людей тяжёлым испытанием. Потом переход в несколько километров через лес, увязая в глубоком снегу! Придя на лесосеку, они должны были прилагать почти нечеловеческие усилия, чтобы вытащить окоченевшими от холода руками несколько сучьев, погребённых под толстым слоем снега, который не хотел их отдавать. Возвращаясь, надо было тащить до ворот лагеря вязанку сучьев, негнущихся и ещё более тяжёлых от налипшего на них снега и льда. Вернувшись в барак, они падали или еле вползали на нары, абсолютно обессиленные, измотанные холодом, голодом, усталостью и лишь самую малость согреваемые теплом своего жилища.
Наряды на уборные (сортиры)
Но был ещё один наряд, самый отвратительный, которого больше всего боялись, против которого больше всего протестовали, который чаще всего обсуждали, который вызывал самые яростные споры и о котором я сейчас расскажу, — это был наряд на чистку уборных, который все называли нарядом на сортиры.
Наряд на сортиры. Рис. А. Тиама
Эти уборные — самые примитивные выгребные ямы — находились в дальнем от главных ворот конце лагеря. Для большинства заключённых проще всего было добраться туда по центральной аллее. Те, которым повезло меньше, должны были пересекать лагерь по всей
ширине, то есть совершить прогулку в двести пятьдесят метров, чтобы иметь возможность облегчиться. Нетрудно представить, в какую проблему это превращалось для тех, кто болел острым поносом или дизентерией, или для тех, кто страдал от полиурии и голодных отёков. Оборудовать эти отхожие места, предназначенные для удовлетворения естественных потребностей количества заключённых, соответствующего населению целого города, было нелёгкой задачей. Первые пленные, прибывшие в лагерь, должны были выкопать огромные канавы двадцать пять — тридцать метров длиной и несколько метров глубиной. Затем им приказали быстро построить по всей длине ямы узкие бараки, открытые со всех сторон, представлявшие собой просто крышу на нескольких столбах. Вдоль траншей протянули жерди, тонкие стволы деревьев, опиравшиеся на колышки и служившие сиденьями.
В течение первых нескольких недель моего заключения этих трёх или четырёх уборных было достаточно, чтобы удовлетворить потребности заключённых. Но когда нас стало несколько тысяч и когда ямы почти заполнились, надо было бы их закопать и вырыть новые чуть дальше. Но дирекция лагеря приняла другое решение и посчитала, что заключённые будут их вычерпывать по мере заполнения с помощью старых суповых баков (по большей части дырявых), которые больше нельзя было использовать на кухне. Те, кто был в наряде, должны были вычерпывать содержимое уборных с помощью банок, закреплённых на длинных палках, и наполнять пятидесяти-шестидесятилитровые баки,
а потом, как во время обеда, с помощью дубины, продетой через ручки, выносить это тошнотворное месиво из лагеря и выливать в лесу за несколько сотен метров. Совершенно ясно, что эта работа была абсолютно необходима, в противном случае гнилая и заразная жижа распространилась бы по лагерю. К несчастью, французские полицейские командиры, без сомнения, испытывавшие ностальгию по временам, когда они назначали наряды на чистку сортиров наказанным беднягам во время службы во французской армии, воспользовались возможностью и убедили начальство сделать чистку уборных дисциплинарной мерой. Итак, на эти работы назначались только провинившиеся, причём они должны были делать это без перчаток и без возможности потом вымыться. Но кто же были эти преступники, эти правонарушители, эти злодеи?
Вот несколько примеров. Один несчастный, едва избавившийся от долгого поноса, который довёл его до состояния ходячего скелета, тихим шагом прогуливался по аллее, смотря в землю прямо перед собой. Навстречу ему шёл русский сержант, но тот заметил его в последний момент, слишком поздно, чтобы успеть вынуть правую руку из кармана и отдать ему честь. Русскому военному было наплевать, но французский полицейский увидел это и счёл преступлением: один день на чистку уборных!
Как я уже говорил, русское начальство запрещало заключённым сидеть и особенно лежать на земле даже в тёплое время года. В их же интересах, так как земля в этой болотистой местности оставалась сырой всё лето. Этот неосторожный поступок мог повлечь за собой тяжёлые последствия, серьёзные заболевания, особенно пневмонию. Один convalo, исхудавший почти до состояния трупа, только что прогуливавшийся по лагерю, выбрал место посуше, чтобы присесть на несколько секунд. Но от полицейских ничего не ускользает, они всегда начеку: один день нарядов!
Русские также разрешали находиться в бараках только ночью и во время приёма пищи. Один больной, который ни за что не хотел, чтобы его положили в лазарет, откуда чаще всего попадали в печально известный барак № 22 — морг, остался полежать днём на нарах с молчаливого разрешения и при пособничестве старшего по бараку. Полицейский заглянул в барак и увидел несчастного: наряд на сортиры!
Вечером, уже когда было темно, один заключённый, с опухшими ногами, отёкший до самого живота и страдавший от почти непрерывного желания помочиться, направлялся в уборную так быстро, как только позволяло его состояние. Увы, как только он увидел барак, он почувствовал, что соответствующие мышцы расслабились… Чтобы не намочить штаны полностью, он направился к ближайшему дереву и попался на глаза одному из «сторожевых псов»; цена — два или три дня нарядов!
Наиболее тяжёлый случай. Один заключённый, страдавший от острого поноса, напрасно пытался успеть добежать до уборной. По дороге произошла катастрофа — коричневая жижа вытекла из его штанов и запачкала снег с края аллеи. Это «преступление» заслуживало примерного наказания: несколько дней нарядов на уборные!
Наряд на сортиры. Рис. А. Тиама
Я не утверждаю, что все, получившие наказание в виде наряда на чистку уборных, были очень сильно ослаблены. Среди них были и те, кто совершил преступление — подобрал овощи, упавшие с телеги, привозившей продукты, и особенно те, кто упорно и обоснованно отказывался отдавать честь этому поганому Ст., фланировавшему по лагерю с сержантскими нашивками на рукавах! Однако подавляющее большинство этих наказанных составляли люди, страшно ослабленные, обессиленные, истощённые голодом, холодом, паразитами, отсутствием гигиены и санитарии. Эти работы по очистке длились чаще всего целый день, иногда большую часть ночи, даже когда было очень холодно; многие из этих несчастных заболели пневмонией, для них открылись двери лазарета, откуда они чаще всего отправлялись в 22-й барак, морг. За зиму 1944/45 года умерло почти три тысячи человек, и многие из этих смертей были связаны с бесчеловечным способом исполнения этих нарядов, хотя эта работа и была совершенно необходима. Если бы идея фикс наказывать, чтобы установить свою власть, не поселилась в умах наших полицейских начальников и их приспешников, эти работы можно было бы сделать более гуманными. По моему скромному мнению, надо было бы привлекать на эти работы не трудоспособных — здоровых в лагере не было, кроме «сачков», а хотя бы людей, находившихся в менее тяжёлом физическом состоянии, организовать бригады и работать по очереди, наполняя баки не доверху и ограничив время работы одним часом для каждой группы.
