— А ты думаешь, я просто так сдамся? За вами следят?
— Днем не слишком, но ночью охраняют здорово.
— Сколько охранников?
— Трое.
— Как твоя нога?
— Все в порядке, я даже не хромаю.
— Вы постоянно закрыты?
— Нет, мы гуляем на солнце — два часа утром и три часа после обеда.
— Как заключенные — колумбийцы?
— Среди них много очень опасных ребят. Это, в основном, воры и убийцы.
После обеда меня вызывают к начальнику тюрьмы. Это темнокожий человек, почти негр. Ему лет пятьдесят и у него черные, злые глаза. Над сжатыми толстыми губами — коротко остриженные усики. Сапожник тоже уже здесь.
— Ну, француз, мы схватили тебя через семь месяцев после побега. Чем ты занимался все это время?
— Я был у гуахирос.
— Не придуривайся, иначе получишь то, что тебе причитается.
— Я говорю правду.
— Никогда белый человек не жил у индейцев. В этом году они убили более двадцати пяти человек из береговой охраны.
— Нет, их убили контрабандисты.
— Откуда тебе это известно?
— Я жил там семь месяцев. Гуахирос никогда не покидают свою территорию.
— Возможно, ты и прав. Где ты своровал тридцать шесть золотых монет?
— Это мои монеты. Мне подарил их вождь горного племени Хусто.
— Откуда у индейца такое богатство?
— А разве вы что-то слышали о краже золотых монет?
— Нет, пока не слышали, но это не значит, что мы не должны провести расследование.
— Пожалуйста. Тем лучше для меня.
— Француз, ты совершил большую ошибку, сбежав из тюрьмы Рио-Хаши, но еще большую ошибку ты совершил, помогая бежать Антонио, которого собирались повесить за убийство береговых охранников. Мы знаем, что тобой интересуются во Франции и что ты должен отбывать пожизненное заключение. Ты опасный убийца. Я не дам тебе возможности бежать еще раз, и ты не останешься в одной камере с остальными французами. Посидишь в карцере, пока их не переведут в Барранкилью. Если мы выясним, что золотые монеты ты не украл, мы тебе их возвратим.
Меня тащат по лестницам, ведущим в подвал. Мы спустились минимум по двадцати пяти ступенькам и очутились в слабо освещенном коридоре, по обе стороны которого тянулись клетки. Меня впихивают в один из карцеров, и дверь, которая ведет в коридор, захлопывается. Меня обдает запахом гнили, который поднимается от густой жижи, заменяющей здесь пол. В каждой зарешеченной дыре сидит один, два или трое заключенных. Со всех сторон меня зовут:
— Француз, француз! Что ты сделал? Почему ты здесь? Ты знаешь, что этот карцер — для смертников?
— Заткнитесь, дайте мне говорить! — перекрикивает всех один голос.
— Да, я француз. Я здесь потому, что сбежал из тюрьмы Рио-Хаша, — мой невнятный испанский понятен здесь всем.
— Слушай, француз, в углу твоей клетки лежит бревно. На нем ты будешь спать. Справа — коробка с водой. Береги ее: каждое утро дают немного воды, и невозможно допроситься добавки. Слева — ведро, в которое ты будешь оправляться. Прикрой его курткой. Она тебе все равно не понадобится. Здесь жарко.
Я подхожу ближе к решеткам и пытаюсь различить лица. Но хорошо видны мне только двое, которые сидят напротив моего карцера. Они прижались к решеткам и выставили ноги наружу. Один из них — молодой и красивый негр, с очень светлой кожей. Он предупреждает меня, что с каждым приливом вода в карцере поднимается, но я могу не бояться — вода никогда не поднимается выше живота. Если я не хочу, чтобы меня искусали крысы, я должен бить их, что есть силы. Я спрашиваю:
— Сколько времени ты в карцере?
— Два месяца.
— А остальные?
— Около трех. На больший срок остаются только смертники.
— Какой максимальный срок здесь пришлось просидеть заключенному?
— Здесь есть заключенный, который сидит уже восемь месяцев, но ему немного осталось. Вот уже месяц он может подниматься только на колени. В один из ближайших дней будет сильный прилив, и он наверняка потонет.
— Это что, страна дикарей?
— Я не утверждаю, что мы — культурный народ. Однако твоя страна тоже не блещет культурой. Тебя вот приговорили к пожизненному заключению. Здесь, в Колумбии, дают либо двадцать лет, либо смертную казнь, но никогда пожизненное заключение. Ты многих убил?
— Нет, только одного.
— Не может быть. За одного человека не дают такие сроки.
— Уверяю тебя, это правда.
— Видишь, твоя страна более дикая, чем моя.
— Хорошо, не будем спорить. Ты прав. Полиция в любом месте — дерьмо. А что ты сделал?
— Я убил одного человека, его сына и жену.
— За что?
— Они бросили моего маленького брата на съедение свинье.
— Не может быть. Какой ужас!
— Мой маленький брат целыми днями бросал камни в их сына, и много раз попадал ему в голову.
— Но это не причина для того, чтобы так с ним расправиться.
— То же самое сказал и я, когда обо всем узнал.
— Как же ты узнал?
— Моего брата не было дома три дня. Я его долго искал и нашел сандалий в отбросах, которые вынесли из свинарника. Порылся в мусоре и нашел белый чулок, пропитанный кровью. Я все понял. Перед тем как убить, я заставил их молиться.
— Ты правильно сделал. Что тебе за это будет?
— Самое большее, что я получу — двадцать лет.
— За что тебя посадили в карцер?
— Я избил полицейского, он член их семьи. Теперь его убрали отсюда, и я спокоен.
Открывается дверь в коридор. Входят тюремщик и двое заключенных, которые несут на шестах деревянную бочку. За их спинами можно различить двух вооруженных охранников. Переходя из карцера в карцер, они опорожняют ведра с испражнениями. Запах мочи и кала отравляет воздух и вызывает удушье. Никто не разговаривает. Вот они подходят ко мне, и человек, который берет ведро, незаметно сбрасывает на пол маленький пакет. Я быстро отпихиваю его в темный угол.
В пакете я нахожу две пачки сигарет, зажигалку и бумагу, на которой что-то написано по-французски. Я раскуриваю две сигареты и передаю их моим соседям. Потом бросаю пачку сигарет для остальных. Я зажигаю сигарету и пытаюсь прочитать записку при свете лампочки, которая висит в коридоре, но это мне не удается. Сворачиваю бумагу, в которую были завернуты сигареты, и поджигаю ее. Быстро читаю: «Крепись, Бабочка, положись на нас. Завтра пришлем тебе карандаш и бумагу, и ты сможешь написать нам. Мы с тобой до гроба».
Записка очень ободряет меня. Я не одинок и могу полагаться на своих друзей.
Никто не разговаривает. Все курят. Судя по сигаретам, нас в карцере смертников девятнадцать человек. Итак, я снова попал на тропу разложения и на этот раз погряз в ней по шею! Эти божьи монахини оказались монахинями сатаны. Правда, уверен, что ни ирландка, ни испанка меня не выдали. О, какую глупость я совершил, положившись на маленьких монахинь! Нет, это не они! Может быть, возница? Два-три раза мы неосторожно заговаривали по-французски. Слышал ли он? Но какое это имеет значение? На этот раз ты попался и попался навсегда. Монахини, возница или настоятельница — результат один и тот же.
