Можно с уверенностью сказать, что «А. Аглев» не был псевдонимом А. Койранского. Александр Койранский умел играть словами легко и весело, как фокусник. На предложение Муни вместе издавать юмористический журнал, он ответил:
Из письма твоего узнал, что ты не только других воспитываешь в духе должного преклонения перед ИМЕНЕМ МОИМ, но и сам поддался гипнозу собственной мюнгазениады настолько, что предполагаешь, будто я когда-нибудь буду в состоянии располагать 50-ю рублями, которые вместе с твоими 50-ю составили бы 100, требуемые для участия в издании юмористического журнала. Я говорю 100, а не 200, относя 50 % в счет творческого полета твоей окрыленной фантазии. Вот уж поистине мысли, «как мухи»…
«Есть и на полтинник молебен…» Можно издавать журнал и на 200 руб. Если, конечно, Динесман отпустит в кредит бумагу. А литературный и художественный отдел будет состряпан под разными псевдонимами мной и тобой… Но в общем сие мне кажется более эфемеридой. <…>
О журналах и людях, тобой поименованных, ничего не знаю. Зато сделал 4 виньетки для «Золотого …на», из коих великодушно для напечатания была принята одна. Итак, «Золотое г…» не стало для меня «золотым дном», и я никак не эксплуатировал «Золотого Овна» (NB Овен-баран). Ergo, сижу без гроша. Никаких занятий (ни от от слова «занять», ни от иных слов) не предвидится. Грустно.
Деньги, откуда было раздобыть деньги нищим третьекурсникам! Даже если б Леонтий Динесман, сокурсник Койранского и Муни, уговорил отца, владельца писчебумажного магазина в Москве, отпустить в кредит бумагу. Юмористический журнал так и не вышел, думаю, разделив судьбу упомянутых в «Студенческой газете» «Вихря» и «Красного факела».
Отметим гражданский пафос, отразившийся в названиях журналов: и это отголосок, эхо 1905 года. В ранних стихах Муни прозвучали и революционные песни о ненавистном царском чертоге, и рыдающе-скорбные интонации Некрасова, быстро, впрочем, смолкшие. По рассказам Л. С. Киссиной, хранительнице семейных преданий, Муни принимал участие в уличных событиях осенью 1905 года, и на лбу у него остался шрам — след от удара казацкой шашкой.
Но мечта о собственном юмористическом журнале — не только отклик на требования времени. Муни обладал очень своеобразным чувством юмора, раскрывшемся в его гротесках-притчах, пьесах-трагифарсах.
Узнаваемо точны, остры его стихотворные портреты-шаржи на Ахрамовича или Юргиса Балтрушайтиса. Александр Брюсов вспомнил несколько строк из пародии на известное стихотворение Валерия Брюсова «Ассаргадон»:
Когда б литературный трон
Мне благосклонно боги дали,
Когда б «Весы» и <Скорпион»
В моих глазах свой рок читали,
В высоком Востряковском зале, *
Своим величьем упоен
И счастлив был бы я едва ли.
Должно быть, я — Ассаргадон[194].
[*В доме Вострякова на Большой Дмитровке помещался Литературно-художественный кружок. (Примеч. А. Брюсова)]
В стихах Муни юмор и лиризм, трагизм чудесным образом отделены, не смешиваются. Слить их воедино ему удалось в пьесах, построенных на абсурде, черном юморе. Причем и подражательные слабые стихи, и пьеса «Месть негра» писались в одно время.
Вместе — Муни среди других поэтов и писателей — ходят они по редакциям газет и журналов, где привечают молодых: весело и быстро располагаются на страницах, и так же разом, все вместе подымаются и несутся дальше. В 1906–1907 годах они оккупировали тощенький литературно-художественный журнальчик «Зори», где мы видим почти всех спутников Муни студенческих лет: Б. Зайцева и В. Стражева, Андрея Белого, Ал. Диесперова, Н. Пояркова и др. Здесь были опубликованы первое стихотворение Муни «Монахиня» и «Осенняя мелодия» А. Брюсова (подпись: Александр Б.).
На короткое время (январь-апрель 1907 г.) молодых поэтов приютила газета «Новь». На ее страницах напечатаны стихи Сергея Кречетова и В. Ходасевича, Ал. Койранского, Е. Янтарева, Н. Пояркова, Муни, В. Ахрамовича — по два стихотворения каждого. Одно из своих «И в голубой тоске озерной…» Муни посвятил Вл. Ходасевичу, для эпиграфа взяв строчку из его стихотворения «Зарница». С первых дней их дружба заявила о себе в творчестве. Впрочем, все они перекликаются, как птицы. Александр Койранский стихотворение «Был светлый день, весенне-голубой…» посвятил Муни; С. Кречетов окликнул Ходасевича со страниц газеты «Час»: стихотворение «Смерть Пьеро» посвящено Ходасевичу, и сюжетом для него послужила история расставания поэта (Пьеро) с женой, разыгранная масками. Намеки, тайные знаки, перемигивания, — приемы символизма смешивались с особенностями, характерными для любого поэтического кружка, молодого — в особенности.
Вскоре они затеяли издание собственного еженедельника «Литературно-художественная неделя». Редактор — В. Стражев, редакция — в его квартире, выходит по понедельникам. Денег хватило на выпуск четырех номеров.
Это время коллективных дружб, коллективных ссор, коллективных писем. А так как всякое возникающее в начале века литературное движение должно было определить себя в соотношении с символизмом, «Литературно-художественная неделя» не стала исключением. Открылась она статьей-манифестом Бориса Грифцова, в которой он писал, что время Брюсова, Бальмонта — «борцов “первого призыва” символизма» — прошло: «“им” на смену пришли уже иные, “вторая волна”». Мимоходом он зацепил Брюсова, который, утратив власть поэтическую, «открывает свою рекламную личину исканий»[195].
Статья ставила Андрея Белого в неловкое положение: он был сотрудником «Весов», соратником Брюсова, и, при большом стечении народа, в коридоре журнала «Перевал» он назвал газету «хулиганской».
У издателей газеты это вызвало взрыв негодования. Они отправили Белому ультиматум:
…мы, члены редакции, предлагаем Вам: или принести публичное извинение, или взять Ваши слова назад в том же помещении редакции «Перевала»,
или считать все отношения с каждым из нас как литературные, так и личные, совершенно поконченными.
Мы будем ждать Вашего ответа до 5 часов вечера среды 26-го сентября 1907 г. Если к этому сроку Вы не ответите, мы будем считать, что Вы приняли второе условие.
Во всяком случае, мы находим дальнейшее участие Ваше в «Литературно-художественной неделе» невозможным.
Вик. Стражев
Борис Зайцев
Борис Грифцов
Павел Муратов[196].
Хотя имени Муни нет среди подписавшихся, он присутствовал и при ссоре в «Перевале», и у Виктора Стражева во время решительного объяснения, о котором оставили воспоминания Андрей Белый и Борис Зайцев.
