Однако в этот тяжелейший для Томсона период судьба неожиданно смилостивилась над ним. Когда Томсон уже оставил всякую надежду издать сборник своих стихов, Бертрам Добелл сообщил ему, что нашел издателя. Сборник «Город страшной ночи и другие стихотворения» под настоящим именем автора вышел в свет в издательстве «Ривз энд Тернер» в начале 1880 года. Номера «Национального реформатора» с текстом поэмы давно разошлись, и публикация книги вызвала новый всплеск интереса к поэме и к личности ее автора. Последовали благожелательные рецензии, весьма воодушевившие Томсона. Он вновь начинает писать стихи, радуясь тому, что «годы без песен» кончились. Осенью 1880 года в том же издательстве был издан второй сборник стихотворений, «История Вейна и другие стихотворения», однако продавался он уже не так хорошо. Сборник его критической прозы «Эссе и фантазии», изданный на следующий год, и вовсе постигла трагическая судьба: почти весь его тираж сгорел во время пожара в типографии.
Эти явные неуспехи Томсон выдерживает стоически: он пишет с завидной регулярностью новые стихи, и стихи эти совершенно не похожи на прежнего, «темного» Томсона. Но точно так же, как мрачный «Город страшной ночи» стал предшественником семи «лет без песен», так и написанная в марте 1882 года, пронизанная отчаянием «Бессонница», схожая сумрачным колоритом и ритмическим рисунком с «Городом», оказалась предшественником смертной тишины, в которую совсем скоро было суждено погрузиться поэту. Последние пять месяцев жизни Томсона были отмечены черной меланхолией и страшными запоями. Это до крайней степени обеспокоило его друзей. Известно, что от Томсона прятали спиртное и пытались запереть его в доме, но ему удавалось вырваться и отправиться в очередной кабак. По свидетельству Добелла, Томсон неистово жаждал того момента, когда алкоголь, наконец, убьет его. Последний месяц своей жизни он провел в ночлежках: своего жилья у него уже не было. 1 июня 1882 года Томсон явился к своему другу, поэту и критику Филиппу Бурку Марстону. Несмотря на слепоту (он потерял зрение еще в детстве), Марстон по бессвязным речам Томсона быстро понял, что его друг не в себе. Вскоре Томсону стало плохо, он потерял сознание. Прибывший на место поэт Уильям Шарп (больше известный по своему литературному псевдониму Фиона Маклауд) увидел, что Томсон истекает кровью, и срочно вызвал врача. Бесчувственного Томсона увезли в госпиталь Университетского колледжа, где его на следующий день навестили Марстон и Шарп. Они нашли Томсона в сознании, но очень ослабевшего. Последнее описание поэта оставил Шарп: «Никогда не забыть мне глубочайшего отчаяния, застывшего в глазах этого человека, умиравшего в больничном покое госпиталя Университетского колледжа, – отчаяния, которое Де Квинси назвал "неистовым огнем страдания”…»
Томсон умер от непрекращающегося внутреннего кровотечения 3 июня 1882 года. Пять дней спустя он был похоронен на Хайгейтском кладбище. Свою жизнь он некогда с горечью назвал «бесконечным поражением», и казалось, что его стихам тоже обеспечено незавидное будущее. Его посмертные книги если не становились жертвами частых тогда на типографских складах пожаров, то встречали дружное равнодушие читательской аудитории. Первый посмертный сборник «Голос с Нила и другие стихотворения», собранный и изданный Добеллом в 1884 году, прошел незамеченным. Остатки его тиража погибли во время пожара в 1889 году: этот пожар уничтожил также большую часть тиража свежеизданной биографии Томсона, написанной Генри Сол том. Определенный успех имело двухтомное полное издание стихотворений и поэм, предпринятое тем же неунывающим Добеллом в 1895 году, но издательство «Ривз энд Тернер» вскорости закрылось, а других издателей поэзии Томсона не нашлось. Не способствовала возрождению имени Томсона и публикация в 1910 году его биографии пера Добелла, с легкой руки которого к имени Томсона приклеилось прозвание «лауреат пессимизма». Лишь с 1920-х просыпается интерес к творчеству поэта: с тех пор сочинения его регулярно переиздаются, появился ряд биографий. Но и по сей день Джеймс Томсон остается одинокой и не до конца признанной фигурой в истории английской литературы: не всякий читатель может вынести беспросветную мрачность его произведений, главным из которых является «Город страшной ночи».
* * *
В России Томсона заметили рано: первый отзыв о нем под названием «Певец отчаяния» появился в «Русском богатстве» в 1907 году за подписью Дионео (псевдоним писателя и публициста Исаака Владимировича Шкловского (1864–1935), известного специалиста по литературе и культуре Великобритании, дяди Виктора Шкловского). Но еще пятью годами ранее на страницах «Нового журнала иностранной литературы, искусства и науки» (1902, № 6) появилось эссе «Забытый поэт Джеймс Томсон», в котором рассуждения о творчестве поэта чередовались с фрагментарными переводами нескольких его стихотворений. Автором эссе и первым переводчиком Томсона на русский была поэтесса и переводчица Евгения Михайловна Студенская (урожденная Шершевская, 1874–1906), за короткий (1894–1904), но весьма плодотворный период своей переводческой деятельности опубликовавшая на страницах «Нового журнала» множество переводов из немецких, итальянских, скандинавских, испанских и английских поэтов, в том числе «Варяг» австрийца Рудольфа Грейнца, превратившийся в известнейшую русскую песню, едва ли не гимн русского военного флота.
Как установлено совсем недавно А.В. Лавровым [1] , первый – прозаический – русский перевод «Города страшной ночи» был сделан зимой 1908 года – весной 1909 года Марией Сергеевной Безобразовой (урожд. Соловьевой, 1863–1919), переводчицей и детской писательницей, сестрой Вл. Соловьева. В мае 1909 года этот перевод был предложен М. Волошину Александрой Васильевной Гольштейн (1850–1937), критиком и переводчицей, для публикации в «Аполлоне». Из письма Волошина к Сергею Маковскому (около 31 мая 1909 г.) мы узнаем, что Волошин высоко ценил Томсона, «поэта великого и столь же мало известного, как Клодель». Однако, получив перевод, Волошин был глубоко разочарован. Оказалось, что Безобразова выполнила подстрочный перевод стихов, совершенно не передающий художественную выразительность и ценность оригинала. В целом признав добросовестность ее труда, Волошин отклонил перевод Безобразовой и в «Аполлоне» – да и вообще в печати – он так и не появился.
Прошло тридцать лет, прежде чем увидел свет первый поэтический русский перевод из «Города страшной ночи». Главы 1, 14, 16, 18 поэмы были опубликованы в составленной М. Гутнером знаменитой «Антологии новой английской поэзии. 1850–1935» (Л., 1937) в талантливом переводе Евгения Михайловича Тарасова (1882–1944), до революции – поэта-народника, в советские годы полностью переключившегося на переводы английской поэзии. Однако полный поэтический перевод поэмы Томсона, насколько нам известно, никогда в России не предпринимался.
Теперь он перед вами.
Валерий Вотрин
Я увожу к отверженным селеньям [2] .
…потом
О стольких муках, о движеньях стольких
И на земле и в небе всяких тел —
Вращенью их отыщется ль предел?
Откуда двинулись – туда вернулись;
Разгадки не добиться,
Что пользы в том и где плоды… [3]
Ты, что одна бессмертна в мире, Смерть,
Всю тварь в себе вмещаешь,
Страданья наши прекращаешь
И даришь всем рожденным,
От мук освобожденным…
А истинно блаженной доли
Ни смертным, ни умершим не дал рок. [4]
Вот сломленного речь: «В пыли земной
Напечатлею о скорбях души [5] ».
Зачем же к привиденьям тьмы ночной
Взывать, чтоб встали в солнечной тиши?
И вере подниматься из могилы?
Ломать отчаянья сургуч застылый
И кликать посреди людской глуши?
Затем, что хладный гнев по временам
Срамную открывает наготу
Отжившей правды, обнажая нам
Всех грез, фантазий, масок пустоту;
Затем, что власть известная таится
В том простодушьи нашем, что стремится
Облечь все беды в слов неполноту.
Нет, вовсе не для юных я пишу
И не для тех, кто счастьем дорожит,
Иль тех, кто жирно ест и барышу
Вести подсчет на людях норовит,
Иль пустосвятов с Богом наготове,
Пекущемся об их душе и крове,
Иль мудрецов, кто наяву блажит.
Пишу я не для них; не суждено
Прочесть им что-то в этих письменах,
Так пусть блаженство будет им дано
Здесь, на земле, и там, на небесах.
Слова сии окажутся уроком
Для одиночек лишь, гонимых Роком,
Чья вера умерла, чей жребий – прах.
Так некий странник, неизвестный друг,
Застигнутый ужасной этой тьмой,
Слова мои поймет в ночи и вдруг
Почует рядом братский локоть мой:
«Я молча стражду, я один, но кто-то,
В чьем голосе слышна о мне забота,