Джеймс Томсон - Город страшной ночи. Поэма

Не знают, как сюда приходит он —

Чрез горы ли и долов ширину

Иль по морю бывает привезен,

Иль по реке, минуя быстрину.

Приход сюда – как смерть от лихорадки,

Уход – как роды в медленном припадке,

И память спит в забвения плену.

Но здесь своим он начинает быть,

Бессмыслен сердцу бедному побег —

Ужели может В-Жизни-Смерть ожить?

И все ж есть избавленье: недалек

Тот день, когда от сна он вдруг очнется

И мир вокруг чудесно обернется, —

И вот он как бы новый человек.

Он верит счастью этому с трудом,

Кто слез не знал, сейчас же и всплакнет.

В края сии, пропитанные злом,

Он больше никогда уж не придет.

Бедняк! кто град сей видел удрученный —

Отныне в его стенах заключенный,

И ужаса все нестерпимей гнет.

Хоть славные есть дети и жена,

Друзья надежные, родной очаг,

И пуще смерти к ним любовь сильна,

Напрасно все – судьбы бесспорен знак

Отвергнуть счастье волей отупелой,

Бежать тайком в предел сей запустелый,

Где страх и горе и кромешный мрак

Сидел я безотрадно у реки —

Светились фонари там, на мосту,

Как звезды золотистые ярки,

Бросая свет в потока черноту.

Я слышал, как внизу река журчит

И с тихим плеском бьется о гранит.

Встал вдоль реки могучих вязов строй,

И вдруг под ближним явно различил

Я голос странный и еще другой,

Хоть мимо и никто не проходил:

Бесплотными казались голоса

И мрачные звучали словеса:

– И ты пришел назад. Пришел назад.

Уже идти я за тобой был рад,

Но ты не смог: сменил надежду хлад.

– Не смог – и потому пришел сейчас:

Надежды нет, огонь ее угас,

Но слушай, поведу я свой рассказ.

Я пред собой увидел страшный вход

И знаки, что венчали темный свод:

«Оставь надежду, кто сюда войдет».

И я б тотчас отдался, вдохновен,

Бессрочной муке в вековечный плен

Несносной этой маеты взамен.

Вцепился бес-привратник: «Ну-ка, стой!

Сперва оставь надежды!» «Ни одной

Уж не осталось в маете пустой!

Всем разумом надежды не найти,

Отчаяньем ведом в своем пути:

Так без него могу ли в Ад войти?»

«Что тут за дух притворный? – он взревел. —

Как без законной платы ты хотел

Искать вход в безутешный сей удел?

Вон пред вратами грузный ларь стоит,

Он плату с осужденных душ хранит,

Надежды брось в него – и путь открыт.

Пандоры это ящик, и дано

Ему закрыться, когда полон, – но

Жидки надежды и зияет дно».

Исполнен скорби, в стороне я стал

И долго проходящих наблюдал,

Как все надежды каждый отдавал.

Когда кто сбросит ношу – весел вдруг,

Не согнут боле, дышит без натуг,

Стремителен его шаг и упруг.

Но те не так: как будто некий груз

На них взвалили – не порвать сих уз,

Вовек не разогнуться от обуз.

И каждого я из последних сил

Щепоть надежды мне отдать молил,

Но каждый лишь в ответ меня дразнил,

Так и волок упорно свою кладь,

На что уж зная: еще миг, и глядь,

Ее придется целиком отдать.

И я вернулся. Жребий наш в пыли —

Мы в этом лимбе обитать вдали

Должны от Рая, Ада и Земли.

– Да-да, – в ответ ему вздохнул другой, —

Но коль прочешем этот лимб смурной,

Авось надежду мы найдем с тобой.

И, разделив ее, вход обретем

В насмешку над ревнующим врагом:

Давай же наши поиски начнем.

Слух ходит – привиденья средь людей

По улицам блуждают здесь во тьме,

Полны их речи вековых скорбей,

Тайн жгучих, что в могиле как в тюрьме, —

Но многие считают их виденьем

Иль даже хуже – умопомраченьем,

Ведь нет здесь никого в своем уме.

Пускай безумец, что в бреду горит,

Поведать о грехах своих готов,

Он сокровенный помысл утаит, —

Но призрак бесстыдливый не таков:

Краснеет от смущенья плоть нагая —

Кость голая торчит, стыда не зная,

Смешны скелету саван и покров.

Иной здесь призрак – словно человек,

А человек на призрака похож,

Странней фигур я не видал вовек,

Брала от едкого дыханья дрожь:

Сей Город странен так и безысходен,

Что человек здесь вовсе чужероден —

Фантомам лучше дома не найдешь.

Пока я медлил, сидя над рекой,

На воду глядя, темную, как рок,

Я вдруг услышал разговор другой

И различить двоих тотчас же смог —

Под вязом сидя, спинами к стволу,

Глядели они на реку сквозь мглу.

– Не знаю на земле я никого,

Кто б среди горестей утешен был,

Хоть шанс в борьбе суровой получил:

Нужда во всем – знак жребья моего.

– Следим мы за рекою и всегда

Заметим все плывущие суда,

А те, что затонули, – никогда.

– Ведь не просил добра я тучных груд,

Ни власти, ни богатства, ни чинов, —

Лишь был бы честный хлеб да теплый кров,

Да сон в награду за тяжелый труд.

– Каким бы кротким ни был, за всех нас

Возвысит лютой ненависти глас,

Кляня Судьбы бесчувственной указ.

– Кто долей жалкой пригвождает взор?

Я, видимо, – но жалче всех сирот

Пусть буду я, – чем быть как Тот, как Тот,

Кто создал нас на собственный позор.

И самой гнусной твари весь порок

С Твоим злом не сравнится, Бог-Господь,

Создавший скорбь и грех! Любая плоть

Вражду к Тебе питает. Вот зарок:

Всей ради власти, словословий, хвал

И храмов, что Тебе возведены,

Я б не признал постыднейшей вины

В том, что тогда людей таких создал.

– Как будто Враг, Творение и Бог —

Безумен каждый, вздорен и жесток —

Скропали их, когда Он был далек!

Мир крутится, как жернов, тяжело

И мелет жизнь и смерть, добро и зло

Бесцельно и безумно, как взбрело.

Безбрежна и полна Река Времен,

И жернов слепо мелет испокон —

Кто знает, может, износился он.

Будь люди зорче, поняли б без слов:

Не прихоти людской вращать жернов,

Он их не глядя размолоть готов.

Но так ли мир жесток, как тот речет?

Намелет он сейчас года забот,

А после в смертный прах навек сотрет.

Сколь странно, когда некто слышит вдруг,

Бредя куда-то улицей пустой,

Грохочущих колес ужасный звук,

Копыт тяжелых скок по мостовой.

Кто по Венеции сей черной скачет?

Кому сквозь темноту барыш маячит,

Как будто вместо ночи свет дневной?

От грохота весь небосвод дрожит,

Все ближе запаленный храп коней,

Грохочет мимо – и сбруя бренчит, —

Еще повозки не было крупней.

Устало дремлет спереди возница,

И спутникам его сон общий снится, —