…
В школе он с трудом доучился до восьмого класса и пошел в техникум медицинского оборудования. Но, когда там сказали, что из всех выпускников в городе остается только десять процентов (а остальных отсылают неведомо куда), я его забрала.
Он перешел просто в медицинский техникум, и, мне кажется, именно там он начал пить. В школе он вообще не пил. Даже вина. А вот когда перешел в этот техникум — смотрю, один раз приходит домой не в себе… второй…
Потом он заболел, много пропустил, и снова я его забрала — уже из второго техникума. Родственники меня уговорили — давай его на завод. Там его, мол, исправят. От чего исправят?.. С этого завода мне его один раз вообще принесли невменяемого. Он работал фрезеровщиком. Это тоже ему явно не подходило.
После завода Андрей устроился на курсы продавцов радиотоваров. Вот тогда и началось его увлечение музыкой. А в детстве он увлекался марками. От ларьков, от магазинных витрин его было не оторвать… Я ему в этом очень потакала, покупала все, что он хотел.
А после курсов радиопродавцов пошло увлечение пластинками. Я помню, как Андрей с компанией ездил на рынок. Все эти диски, плакаты, облавы, погони дружинников… И он стал заниматься гитарой. Играть его учили какие-то взрослые ребята — сейчас я их в нашем районе уже не вижу. Он день и ночь просиживал дома, играл. Ну, тоже хорошо.
А дальше должна быть армия. Я его спросила — ты хочешь в институт? В какой? Он ответил, что пошел бы в театральный.
Он прошел первый тур у Кацмана — в одном потоке с Максимом Леонидовым, который позже собрал группу «Секрет». Все вроде стало складываться. Его вроде бы собирались принять. Но представитель партийной организации спрашивает — а как твое отчество? Валерьевич? А кем тебе приходится Валерий Панов? Андрей говорит — отец. И на следующем туре его зарубили.
Тогда у меня была очень хорошая знакомая — актриса из Пушкинского театра. Я очень переживала, а она мне говорит — не переживай, я тебя сведу с нашим режиссером Игорем Горбачевым. Поговоришь, может, он поможет.
Я пришла к нему с Андреем. На экзамене Андрей читал Франсуа Вийона. Комиссия удивилась — отчего такой мрачный выбор? Но когда Андрей после Вийона спел им «Ой мороз, мороз», они поняли, что с парнем все нормально. Горбачев прослушал и говорит:
— Вы даете мне слово, что он не подаст документы на выезд из СССР?
Я ответила, что это исключено. Он вообще за границу никогда не стремился. И Игорь Горбачев его принял.
Пока он учился, от отца ему шла официальная материальная помощь. Когда приходили сертификаты от отца, я старалась его приодеть. Но носить модную одежду он категорически отказывался:
— Мать, не покупай ты мне этого всего. Не на что больше деньги, что ли, потратить?
Все эти импортные вещи так у нас и висели в шкафу. Что-то я потом продала, что-то Андрюшка раздарил друзьям. Кожаный пиджак у него был, дубленка — во всем этом его никто ни разу не видел. Он любил только джинсы. Больше ничего не носил.
Хотя он был очень, как это теперь называется, стильным человеком. Потом уже, когда пошли концерты, он часами перемерял перед зеркалом свой гардероб. Андрей старался найти общий образ: чтобы каждая вещь соответствовала другой, чтобы в костюме была цельность. И это притом, что в сознательном возрасте он ни разу не надел на себя ни единой новой вещи. Но со своими старыми вещами и поношенными кедами он был очень стилен, очень вдумчиво подходил к своему гардеробу.
Он стал учиться в институте — вместе с Колей Фоменко из того же «Секрета». Уже к зиме они организовали свою группу. Фоменко часто приходил к нам в гости. А потом Андрей мне сказал, что играть все роли подряд он не хочет, а чтобы играть те роли, которые ему по-настоящему близки, — он не настолько талантлив. И бросил институт.
Как я только его не уговаривала!.. Я говорила: «Ну поучись еще! Получишь деньги, купишь себе аппаратуру, все, что хочешь!..» Вот сейчас посмотреть: Фоменко закончил институт и не играет в театре. Леонидов закончил — тоже не играет. А Андрей — ни в какую. Взял и ушел. По слухам, он был первым, кто ушел из Театрального по собственному желанию. Всех прочих отчисляли.
Деньгами его было никогда не соблазнить. Он ушел с первого курса, с первого семестра, прямо перед сессией.
Учиться в Театральном институте, в престижном заведении. Да еще деньги из-за границы за это получать. Любой другой зубами бы вцепился, держался бы до последнего. У Андрея проблем с учебой и не было. Ему и держаться не нужно было — учись на здоровье. Нет. Не стал. Не захотел.
Андрей Панов (Свинья) — первый в стране панк
Я поступил в институт, и тут на мои плечи падают полторы тысячи советских рублей — от папы. Мой папа свалил из страны в 1973-м. И по их правилам, если ребенок учится, — уехавший из страны родитель обязан оплатить ему обучение.
Конечно, я сразу купил всякого — барабаны там, три-четыре гитары… Все деньги, короче, на это ухнул. Взялся учиться играть и настолько заразился, что каждый день сидел с гитарой с утра до вечера. Сейчас фиг так сделаю.
Первое время мы играли с группой «Палата № б». В Серовском художественном училище было две группы — одна «Голубые Монстры», а вторая — как раз «Палата № 6». В группе их было всего трое: Максим Пашков, Цой и еще барабанщик — не помню, как звали. Хороший барабанщик, кстати. Жаль, что не пошел по этой стезе.
Сколько-то времени мы прожили одной семьей, потому что все были бездельниками. Из художественного училища их почти сразу выгнали. Они там стали ходить в булавках, анашой воняло на всех этажах. Ну, учителя и педагоги смотрят: что это такое?., кто-то подстригся, кто-то булавку нацепил… и решили всех разогнать.
Я ушел из института, а Цой ушел из училища. Как-то так получилось, что мы с ним стали главные бездельники. И жили рядом, у Парка Победы. Там сейчас его родители живут. Встречались каждый день. Тем более что у меня дома стояла аппаратура. Я тогда еще занимался пластинками, постоянно были деньги. Ну и выпивка была дешевая.
Цою родители всегда давали рубль в день. Сначала, когда скидывались, мы спрашивали — у кого сколько. А потом перестали спрашивать. «Давай твой рубль», — говорили. Все знали, что у него рубль. Собирались у меня. Пили, гуляли, дурака валяли. У меня тогда стояло, наверное, полкиловатта. Барабанные установки разные. Соседи, конечно, ругались. А что толку ругаться?
Пели песни Максима Пашкова. Цой в некоторых вещах был аранжировщиком. Он вообще-то был басист и сам тогда ничего не писал. Остальные парни из группы относились к нему несколько иронически. Цой был всегда очень зажатый, даже так скажу — комплексанутый. Потом Максим поступил в институт, и с Цоем мы остались бездельничать вдвоем.
