– Можете оставить мне этот доклад?
– Конечно, господин майор, если дадите мне расписку и лично перешлете его обратно.
Вурр принес красный бланк расписки «совершенно секретно», и я подписал его.
– Господа, надеюсь, вы останетесь пообедать с нами?
– Очень жаль, господин майор, но у нас круглосуточное расписание, зависящее исключительно от UBX и ТВО. Когда с ними будет покончено, мы с удовольствием отобедаем с вами.
Такие люди мне по душе! Не успел я вернуться в кабинет после того, как проводил их, обе машины уже исчезли.
Вскоре после полудня ко мне пришел жилистый человек среднего роста в форме полиции правопорядка, манерами и речью напоминавший опытного сотрудника полиции безопасности старого типа. Он сообщил мне о своих обязанностях в службе радиоперехвата при полиции безопасности (сокращенно – станция ФуБ при ОРПО) и ясно дал понять, что считает себя перешедшим под мое руководство во всем, что касается перехвата агентурных переговоров. Он прибавил, что не имеет никакого отношения к полиции безопасности и отчитывается только передо мной и своим начальством в Берлине. Он прекрасно разбирался в требованиях, предъявляемых абвером к работе с агентурной радиосетью, и уже связывался с Берлином по поводу передатчиков UBX и ТВО.
Разумеется, я приветствовал любое содействие, но не был доволен слишком большим числом отделов, занятых этой работой. Мы снова столкнулись с проклятым дублированием, без которого ничего нельзя было поделать при нацистском режиме! Сверху донизу и за каждым углом ты натыкался на так называемое «соревнование», из-за которого возникали неизбежные трения, но, тем не менее, оно было объявлено важнейшим условием государственной службы в Тысячелетнем рейхе.
Я решил, что придется поиграть в политику. В данном случае дублирование следует обратить на пользу дела, а соперничество поможет быстрее решить проблему. Поэтому мне пришло в голову сыграть на тщеславии гостя.
– Я очень доволен вашим докладом, лейтенант Гейнрихс. Поразительно, как быстро вы собрали информацию о едва начавших работу станциях. Но нам ее нужно очень много, и этим займетесь вы с вашими людьми, при необходимости – с помощью военной службы пеленгации. Насколько велик ваш отдел?
– Около двадцати пяти человек, – просияв, ответил Гейнрихс. – В том числе пятеро или шестеро ведущих круглосуточное прослушивание. Хотя фактически зона нашей ответственности ограничивается Голландией, мы ведем пеленгацию и других стран, особенно Англии. Кроме того, мы обязаны глушить вражескую радиопропаганду.
Из его дальнейших слов у меня возникло четкое ощущение, что он «мыслит по-военному» и не питает любви к ЗИПО. Это, а также тот факт, что он со своими людьми отлично справляется с работой, впоследствии принесло нам огромную пользу, хотя в тот момент я еще ничего подобного не подозревал. Однако Гейнрихс, очевидно, был уже на моей стороне, и, когда он ушел с поклоном, который бы не посрамил кукольный театр, Вурр проворчал что-то одобрительное.
Вскоре после моего прибытия я повесил форму в гардероб, где она и висела в ожидании какого-либо официального мероприятия. Офицерам абвера дозволялось ходить в штатском, когда это требовалось по условиям работы, но начальство не забывало одернуть подчиненных, слишком широко пользовавшихся этой привилегией. В этом отношении приходилось быть внимательным, особенно в оккупированных странах. Немногие офицеры, оставшиеся на действительной службе с мирного времени и имевшие основательную подготовку, уже и так почти потерялись в толпе новых сотрудников. В принципе некоторые офицеры-резервисты до войны прошли недолгую подготовку в абвере, но до нормально обученной и полностью работоспособной организации было еще очень далеко. Всякий раз, как к обычной подготовке прибавлялся практический опыт, результаты оказывались превосходными. В любом случае, помимо соображений службы, штатская одежда была куда более уместной на заманчивых пляжах Схевенингена, на который летом 1941 года ежедневно стекались тысячи цивильных людей, и затесавшиеся в их ряды военные отнюдь не улучшали общего вида – как раз наоборот!
Однако в «Гранд-отеле» форменная одежда не привлекала внимания. Народу здесь было больше, чем в любой мирный сезон, но довоенный интернациональный калейдоскоп уступил место сверкающему узору национальной формы – от синей морской, голубовато-серой и серой полевой до обильно представленной и вожделенной «державно-коричневой» партийной формы с массой золота. Более того, «разнообразие» полов среди посетителей отеля было почти невообразимым…
Четыре недели я жил как отпускник, пока не удалось переселиться в комнату в служебном здании, откуда я мог полностью контролировать всю организацию IIIF. В эти первые недели вопиющая нужда в новых хороших работниках не давала мне ни минуты покоя. С 1940 года поле деятельности абвера расширилось от Нордкапа до Бордо, от Финляндии до Афин, а в последнее время до России и Северной Африки, и ситуация с опытным персоналом стала критической. Мы повсюду искали людей с подходящим складом характера, со знанием иностранных языков и с достаточным здравым смыслом. Они ни в коем случае не должны были быть «партийными мальчиками», да и те, кто питал слабость к СД, тоже нам не годились. В 1940 году я сумел собрать в своем парижском офисе команду, замечательную смешением военных и штатских элементов. Там были представлены дельцы и музыканты, аристократы и моряки, ученые, члены Иностранного легиона, авантюристы и буржуа – причем все немцы, – а также военные в разных чинах. Но это последнее различие не играло особой роли, поскольку, с моей точки зрения, у меня в офисе собрались не просто офицеры, сержанты и рядовые. Более важным было различие между «специалистами абвера» и «прочими». Низшие чины отчасти получили офицерскую подготовку, и не было ничего необычного в том, чтобы одеть старшего матроса в форму капитан-лейтенанта, снабдить всеми соответствующими бумагами и регалиями и отправить его разыгрывать офицера в разных конторах и службах, поскольку он был вполне способен на это. Даже люди, отличавшиеся независимостью мыслей и поведения, после подобной тренировки вскоре осознавали необходимость в корпоративном духе и дисциплине, которая не сводилось лишь к тому, чтобы отдавать и получать приказы. Стремление добиться успеха значило для них гораздо больше, чем подчинение жестким инструкциям, а признательность шефа – больше, чем осязаемые награды.
Мне пришлось оставить всех их в Париже на попечение своего преемника, но через две недели до меня дошел крик о помощи. Сменивший меня достойный майор Федер не сумел поладить с людьми, которые уважали начальника за его способности, а не чин. Дела шли из рук вон плохо, но «команда» не собиралась обращать особого внимания на приказы Федера – так не организую ли я перевод в Голландию нескольких людей, которые мне там пригодятся?
